Андрею Рожкову сегодня исполняется 50 лет. Капитан «Уральских пельменей», актер, благотворитель, активный горожанин, но самое главное — простой и очень добрый человек.
Мы встретились с Андреем на Химмаше, где он родился и много лет жил. Сначала зашли в местный ДК, который он помог защитить от сноса, а потом прокатились по району.
Про детство, родителей и пятидесятилетие
— Я нашел ваше интервью десятилетней давности, когда вам было сорок. Вас тогда спросили: «Что вы будете делать в пятьдесят?» И вы сказали: «На серфинге уже, наверное, кататься не буду, потому что здоровья нет».
— Серьезно?
— Да. «Рассчитываю, что к этому времени появится дочка». Как я понимаю, серфинг остался, а дочка не появилась?
— Дочка не появилась, появился третий ребенок в семье, но мальчик, появилась собака. На серфинг собираюсь, как раз уезжаю. У меня такое правило, что дни рождения я отмечаю на воде.
— Поедете в Египет?
— Да, в Египет свой любимый поеду, к бедуинам.
— Мы находимся рядом с ДК «Химмаш». Нас будут читать и смотреть не только жители Екатеринбурга, а потому не все понимают, что такое Химмаш.
— Химмаш — это место, где я родился, где я прожил двадцать пять лет, где работали мои мама и папа. Здесь на доске почета висела фотография мамы, там, на центральной площади Химмаша, папа работал в горячем цеху. Я туда к ним часто приходил на работу. Мама работала крановщицей.
У меня рабочая семья, династия. Я тоже должен был работать на этом заводе. Пошел в институт — поступил от завода, стипендиатом был, но так сложилось, что на заводе Химмаша работают один или два цеха, а я связал свою жизнь с творчеством.
— Вы помните своих родителей в возрасте пятидесяти лет? Насколько вы сейчас на них похожи? Есть какие-то общие черты?
— Да, конечно, помню. К сожалению, родителей уже нет в живых. Папа был вечным балагуром, всё время зажигал и танцевал на всех свадьбах и днях рождения, шутил без остановки, был знаком со всем Химмашем, со всеми дружил. А мама была модница, несмотря на то что работала крановщицей. (Смеется.) Она всегда выбирала какие-то наряды себе, это всегда было проблемой в семье, потому что папа хотел теплицу новую, а мама хотела новую кофту. Познакомились они на Химмаше.
— Если говорить о родителях — в вас больше маминого или папиного?
— И того и другого поровну. Салат такой, микс, окрошка получилась. Правда, одеваюсь я не как мама, попроще. Но общительный, тут я в папу больше.
— Знаете, когда родители уходят, то остаются воспоминания, которые аккумулируются в каких-то вещах, каких-то вкусах и запахах. Для вас родители и всё, что с ними связано, с чем прежде всего ассоциируются?
— Я тут недалеко жил, на улице Черняховского. В старом домике, который построили пленные немцы, — с толстыми стенами, теплый очень дом, с деревянными перекрытиями. И я помню, что в субботу рано утром, мне кажется, часов в шесть, я просыпался от запаха пирогов с кухни. Папа всегда стряпал пирожки. Он сам родом из деревни, которая за прудом находится, — из Нижне-Исетского. Там еще дом дедовский сохранился, я там тоже в детстве был, помню. И там тоже постоянно была стряпня, постоянно доставали из печки какие-то теплые нереально вкусные пироги.
— А сами не печете?
— Нет, к сожалению. Только потребляю.
Про защиту ДК «Химмаш»
— До сих пор не получается перевести ДК в собственность города?
— Обещают, что переведут скоро. Обещают... Детишек всё больше. Удаленный от центра район, а потому малышей никуда не отправишь. Ехать в город с нашими пробками сейчас всё тяжелее. Час в одну сторону. А здесь — в шаговой доступности.
— Что надо, чтобы спасти?
— Желание только лишь. Нужно, чтобы власть передала это здание в собственность — либо в областную, либо в городскую, — и вложить сюда деньги. Не думаю, что потребуется какая-то баснословная сумма.
— А вы можете позвонить губернатору в принципе?
— Да, я общался с ним по этому поводу. Говорит: «Всё сделаем, всё в порядке будет».
— И вы верите?
— У нас так быстро меняется власть. Пока успеваешь договориться с одной, приходит другая. Ну ничего, пойдем сейчас с новым мэром общаться. Надо. Не для себя же.
— Внутри ДК производит очень грустное впечатление.
— Мамочки собирают деньги, сами покупают ковролин, сами, как я понял, залезали на крышу, пытались разгрести сугробы, потому что там течет с крыши постоянно. Вот так.
— Есть в этом какая-то дикость.
— Это кошмар. Это дети, которые через десять-пятнадцать лет нами будут рулить, будут нас лечить. Мы будем старые и пожилые, а они будут управлять государством. Надо обращать внимание на это. Но ничего. Всё будет хорошо.
Про семью и кризис среднего возраста
— Когда у вас был кризис среднего возраста?
— Недавно.
— В чем выражался?
— В раздумьях, во внутренних сомнениях... Так ли я всё делаю, туда ли иду. Лет в сорок пять — сорок семь. Мне кажется, это переломный момент для всех мужчин. У меня всё четко, по классике: в тридцать женился, в сорок начал осознавать, что глава семьи, и ближе к пятидесяти успокоился и понял, что всё хорошо.
— В чем выражался этот кризис?
— Начались сомнения насчет моей деятельности. То ли это, надо ли это кому-то.
— Как успокоились? Нашли ответ на свой вопрос?
— Я посмотрел вокруг. Я же занимаюсь благотворительностью — посмотрел, как люди живут, и понял, что у меня всё отлично.
— Многие в вашем возрасте меняют семью. Было что-то такое?
— Да, видел у многих друзей. И абсолютно уверен, что ни к чему хорошему это не приводит. Я на примере близких и друзей смотрю — никаких положительных моментов не вижу. Возможно, там было совершенно невозможно сосуществовать вместе, в прошлой семье. Но у меня никогда такого не было.
— Мне понравилась фраза: «Это большое искусство — вместе состариться». Вы с женой уже много лет вместе?
— В том году отметили двадцать лет со дня свадьбы, юбилей. У нас раз в шесть лет появляются дети: старшему восемнадцать, среднему — одиннадцать, младшему пять. Дети — это семейный цемент.
— Иногда это не цемент...
— Иногда да. Но меня спасало и спасает то, что я часто бываю на гастролях, уезжаю, как моряк, на неделю-две. И они без меня отдыхают, и я успеваю соскучиться, приезжаю с новыми ощущениями и с новой любовью.
Про благотворительность
— У вас же был свой фонд?
— Сейчас его уже нет.
— Но вы продолжаете заниматься благотворительностью. Откуда это пошло?
— Да такая христианская традиция. Мне странно, что многие люди этого не понимают. И что многие мошенники этим пользуются. Сборы эти в автобусах, молодые люди, которые ходят с пластиковыми кубами, — это всё мошенники, конечно, 99%.
— Смотрел недавно интервью Бондарчука. Ему показали девочку, которой он помог десять лет назад. Он ее, конечно, не узнал, она стала красивой девушкой. Были ли у вас такие случаи?
— Недавно ко мне подбежала девушка. Не помню даже, останавливался где-то в магазине на Руднике. Подбежала, сказала, что я им помог, поблагодарила. Приятно!
— Можете сказать, какой процент дохода вы отдаете на благотворительность?
— Ой, это всё стихийно. Обычно получается, что я не из семейного бюджета трачу, а с заработанного на мероприятиях. Бывает, что соглашаюсь на какие-то коммерческие предложения с прицелом на то, что все деньги уйдут на благотворительность.
Про общественную жизнь
— Вы довольно активный участник общественной жизни. Например, я видел ролик, в котором вы призывали голосовать по поправкам к Конституции. Как это было? Кто вас попросил? Почему согласились?
— Попросили на канале нашем, аккуратно, без нажима. Дали время подумать, я согласился. Сомнения были, конечно. Но сейчас их меньше, чем тогда.
— Почему?
— Считаю, что правильно сделал.
— В чем правильность?
— Там было много пунктов. С какими-то из них я был не согласен, но с какими-то согласен полностью.
— Например? Просто интересно, потому что всё воспринимается неоднозначно.
— Да, и мне в этом плане очень нравится «Ельцин Центр» и всё, что с ним происходит. Всё, что льется на него со всех сторон. Но там есть прекрасное панно, на котором Конституция России читается известными людьми. Знаете?
— Да-да.
— И я, когда там бываю, уделяю всегда этому время. Все-таки Конституция — это живая материя. Она не может устаканиться на тысячелетия и века. Она должна подстраиваться под нужды, я так считаю. Ситуация в мире меняется. Мы видим, что происходит в соседних дружественных странах. Я обращаю на это внимание. И мне кажется, что нельзя отгородиться от этого, нужно высказывать хотя бы свое мнение.
Про мечту снять фильм
— Вы говорили, что думали, тем ли сейчас занимаетесь. А все-таки вы сейчас на чем сосредоточены?
— Есть творческие планы хорошие, интересные.
— Это «Уральские пельмени»?
— Нет. Они уже идут по накатанной и особых усилий не требуют. Там структура, которая выстроена, работает сама. А есть другие творческие планы, которые было бы интересно воплотить за следующие 50 лет. Время есть еще.
— В последний раз удовольствие от творчества получали от какого-то проекта? Что сделали что-то — и прям кайфово?
— Пару лет назад у меня был прекрасный опыт съемок в кинофильме, даже главную роль сыграл, мечта всей моей жизни. Партнерами были гениальная актриса Олеся Железняк, Миша Трухин, Алексей Маклаков. Я столько почерпнул от них, хотя, казалось бы, 20 лет на сцене выступаю.
— Я посмотрел рейтинг этого фильма на «Кинопоиске», и он так себе — всего лишь 4,53.
— Прилетело много за этот фильм: и положительных отзывов много было, и отрицательных. Я не склонен ковыряться во всем этом: что сделано, то сделано.
Сейчас очень хочу снять фильм здесь, на Урале, на реке Чусовой. Уже съездили туда в трехдневный поход со сценаристами, посмотрели места съемочные. Район горы Белой.
— Фильм в каком жанре будет?
— Это приключенческая семейная комедия про поход отцов и детей. Хочется такие личные ценности поднять.
— Много денег надо?
— На самом деле не так много, около 50 миллионов.
— Да это же ерунда вообще для фильма.
— Да, но где их взять столько? Если у кого-то есть лишние деньги, давайте! Сделаем хороший фильм здесь и покажем нашу природу, уральский характер.
— Реально снять фильм, который пойдет в прокат?
— Реально. Абсолютно. Есть люди, есть хорошие сценаристы и режиссеры, актеры хорошие. Согласился поучаствовать Михаил Сергеевич Боярский. Он активно подключился, читает сценарий, вычитывает, что-то предлагает свое.
— На какой стадии сценарий?
— Думаю, 80% где-то. Тьфу-тьфу, нельзя так говорить, ну да ладно. Я участвую в написании, но я не основной сценарист: у меня не хватает опыта. Это все-таки драматургия большая.
— А режиссером кто будет?
— У нас шорт-лист составлен из нескольких режиссеров, тоже не буду говорить пока, ведутся переговоры.
— Хочется кого-то модного или маститого?
— Хочется человека, который бы эту историю прочувствовал и свое видение какое-то добавил... Я хочу показать природу нашу. Очень хочется. Чусовая, горы наши.
Я зачитался Ивановым, и мне захотелось что-то подобное. «Сердце Пармы» прочитал недавно, затем «Золото бунта». Мне прямо очень понравилось. Таким кинематографическим языком написано.
— Если всё будет хорошо, когда могут начаться съемки? В следующем году?
— Этим летом хотим. Если всё успеем. Если не успеем — на следующее лето передвинем. Мы не торопимся. Зимой это невозможно. Там и летом-то не проехать, потому что это съемочная группа, оборудование. Мы даже специальные какие-то подъезды смотрели, чтоб были. Там есть очень классные съемочные виды, но туда просто не добраться. Придется на себе тащить всё оборудование, это тяжело.
— Это для вас какая-то мечта — снять фильм? Не комедийный, а семейный и...
— Я считаю, что лучше сделать один раз хорошо, нежели много раз плохо. За это время можно было сделать уже десять фильмов, как говорится. Но хочется один, но хороший.
— Ну здорово. Уральский такой подход.
— Абсолютно. Ну а что, один раз живем же. Или у нас есть еще варианты?