«Мне не надо руки целовать, но уважение быть должно». Коляда — об эмиграции, деньгах и актерской неблагодарности

Режиссеру, драматургу и руководителю Коляда-театра Николаю Коляде сегодня исполнилось 63 года. Накануне дня рождения главный редактор E1.RU Оксана Маклакова пришла к нему в гости на театральную в прямом смысле слова кухню. Пока она задавала вопросы, Коляда готовил блюдо из отварного картофеля, маринованных груздей, сала и петрушки. И назвал его «Маклаковка».

Вы можете посмотреть видеоинтервью и прочитать его текстовую версию, чтобы узнать, о чем Коляда никогда не расскажет публично, как он переживал предательство актеров, сколько денег зарабатывает на пьесах и почему передумал эмигрировать.

— Знаете, что мне интересно? Вы, с одной стороны, предельно откровенный со всеми человек — можете написать в фейсбуке, как вышли, увидели солнце и заплакали от счастья. Но при этом есть ощущение, что о том, что по-настоящему вас волнует, вы не говорите ни с кем.

— Конечно, не говорю, а что я буду говорить? Знаешь, я вчера целый день плакал — «предденьрожденческий синдром». Я с утра выслал деньги своему брату, он инвалид. Я же не рассказываю никому, он 25 лет лежит в Кургане, у сестры, не двигается. Я ему выслал деньги, которые итальянцы дали за проект. Выслал все, что было, — 39 тысяч рублей. При этом я все время жалею денег для него. Присылаю раз в месяц 10–15 тысяч рублей. А тут выслал достаточно большую сумму для них. Он мне тут же звонит (не сам, дочь его). Поблагодарил за деньги, сказал, что он как в раю. У него рассеянный склероз, много лет не двигается — и при этом не теряет оптимизма.

Я поговорил с ним и начал плакать. Пишу сестре Вере. Рассказал, что выслал денег, а она мне ответила, что тоже все время плачет из-за него, жалеет, потому что болезнь не лечится. Мы что только ни делали, куда только ни возили. Мама, пока была жива, таскала его. Сестра сказала, что он оптимист, несмотря ни на что, он все время улыбается. Это такая боль моя, о которой я рассказывать не могу. Вместо того чтобы ему дать деньги, я то, что зарабатываю на спектаклях, инвестирую в чужих людей.

Да с какого перепуга вы взяли, что так и надо?! Вы, великие артисты, с какого перепуга вы взяли? Я видел, как работают с другими режиссерами, — правду говорю, ничего не могут. Шоу картавых, шепелявых лилипутов. Пошли к черту! Я иногда так бешусь на них, что у меня слов нет. Я вот написал в фейсбуке, что я цветочки подобрал из подъезда, три горшка, поставил их у себя дома. И они через десять дней зацвели. Я подошел — и начал плакать. Даже цветы благодарны, что я их спас от мороза! Даже бездушные цветы благодарны...

Мне не надо руки и ноги целовать, но уважение быть должно.

— Труппа служит вам столько лет. Я была на ваших репетициях, у вас тоже непростой характер...

— Неужели у меня плохой характер? Да я добрейший человек!

— Сложный, сложный...

— Да прекратите. В чем сложный? Обижать меня нельзя. Конечно, нельзя, а за что меня обижать? Это что такое вообще?

— Про ваш театр говорят, что у вас секта.

— Говорить могут все что угодно. Какая секта? Разбежались, да и все. Тебе рассказать про все предательства? Как меня подставляли, как на гастролях в Москве поступил один артист, которому я все сделал? Я молился, чтобы спектакль не сорвался. Сумма спектакля — 300–400 тысяч рублей, полный зал. Он в главных ролях, этот артист, а я думал, вдруг он не придет. Он мог бы и не прийти, потому что в первый день гастролей заявил, что уходит из театра.

Когда последний спектакль сыграли, я думал, сдохну. Человек получал все в театре: квартиру, роли — все абсолютно. Дай Бог ему здоровья. Это такой удар под дых был. Им-то все равно, они спектакль сыграли, им все равно, что со мной происходило.

— Вы недавно уезжали в Турцию.

(В сентябре Коляда объявил артистам, что собирается эмигрировать. — Прим. ред.)

— А кто это заметил? Никто больше. А когда здесь все стало валиться, я вернулся. Хотя я хотел поехать в Стамбул, а потом в Сербию. Стало жалко, подумал — почему это я должен уходить? Я лучше уберу тех, кто мне неугоден.

— Расскажите, как ковид ударил по театрам.

— А что про это рассказывать? Сколько можно хоронить? Хватит уже, жить надо. У нас в театре все переболели, кроме меня. Вот сейчас Наташа Гаранина лежит в больнице, трубку даже не берет. Кто-то в легкой форме, кто-то потяжелее. На ИВЛ никто не лежал.

— Я знаю, что никто не разбежался, никто никуда не ушел.

— Вчера узнаю, что в Питере закрывают все театры. Если я ребенок, для меня самое главное — детство. В детстве вспомни как: Дед Мороз пришел, игрушки, утром просыпаешься — елка стоит, пахнет. Это же помнишь всю жизнь. И этот кусок у ребенка взяли и забрали. Чиновники сказали, что не нужно это. Понятное дело, что ковид никуда не уйдет и живем мы один раз. Мы сейчас живем [как будто] на черновик, а потом будет «беловик». Да не будет никакого «беловика»! Я думаю — неужели питерцы это съедят?

— Расскажите про деньги в этом году.

— Позавчера мне звонит вдова Эльдара Рязанова, спрашивает, совсем ли плохо все. Она мне весной 100 тысяч рублей присылала. Калягин присылал 100 тысяч. Как зарплату присылали, на карточку, потому что все знали, что я себе ничего не куплю. Я зарабатываю много денег на пьесах.

Артисты не работали, а получали деньги. С голоду они не умирают, получают 20–30 тысяч рублей, мы провинциальный город. У меня учится один парень, он снимает комнату на Вторчермете и устроился на завод, зарабатывает 20 тысяч рублей. На заводе он крутит медную проволоку с восьми утра до четырех дня, а приехал на писателя учиться. Он показал руки, разбитые руки. Я посмотрел — меня злоба взяла. Артисты некоторые недовольные — пусть идут на завод работать.

— Сколько театры, которые вас ставят, в среднем платят за одну пьесу?

— 250 тысяч за пьесу, разово. Ничего не поменялось, все как было десять лет назад.

— Вы говорили, все деньги с пьес идут в театр. Экономика такая и остается?

— В общем да. Мы говорили с Павлом Крековым (замгубернатора Свердловской области. — Прим. ред.) в марте о том, чтобы сделать театр наполовину частным, наполовину государственным, — и про нас забыли. А сейчас я даже боюсь обращаться. Вся Россия стонет, как-то неловко. Выкрутимся как-то, люди помогут.

— Сколько у вас квартир?

— Было пятнадцать квартир, восемь квартир я подарил артистам, остальные пока в ведении театра. Они куплены на деньги театра и с моих гонораров [за пьесы], я получаю в месяц 400–500 тысяч рублей. Я экономил. Артисты зарабатывают себе квартиры, кому они здесь нужны.

— Вы из-за злых комментариев можете очень расстроиться, в запой уйти?

— Я вообще не пью, бросил давно, полгода назад. Раньше сыграешь чужой спектакль — если не расслабишься, не выпьешь полбутылки вина, то не заснешь просто. Сейчас ничем не заменяю. Я написал недавно две пьесы, хочу выпустить книгу прозы. Надоело читать то, что пишут современные прозаики, хочется доказать что-то.

— Есть ощущение, что в фейсбуке и в спектаклях у вас душа нараспашку.

— Родители в меня заложили такое, спасибо им большое. О чем я плачу ночами, не расскажу ни за что. Читайте пьесу, там все написано.—

— У вас сейчас бывает такое ощущение, что вот оно — счастье?

— Начал писать рассказ о старухах: как видно вены на их теле, какая одна сумасшедшая, что-то говорит, а другая молчит, а на носу, чтоб он не обгорел, приклеен кусочек газеты. Когда видишь весь выдуманный мир, входишь в него — какое счастье! Это не передать, никому не рассказать. Коляда пишет по десять пьес в год. Для того чтобы написать, нужно все выключить и войти в реку, где лежит ил, камешки, и ты это все рассматриваешь и прописываешь. Вот это счастье невероятное.

Спектакли идут в театре, мне кажется, очень хорошие. Нет наград, нет премий, нет ничего. Но если я сажусь в зал и вижу, как это море живет, [то думаю] — я молодец, это же надо придумать. Это чудо.

— Если бы вы сами снимали про себя документальный или художественный фильм, какой была бы сцена перед титрами?

— Если бы я про себя снимал кино, я бы попросил режиссера или оператора сесть в мою машину в четыре утра и мы бы поехали до моей деревни — Пресногорьковки, через все деревеньки Курганской области, через границы. Дорога — как это прекрасно! Дорога — воспоминание, какое у меня было счастливое детство. Если бы снять все леса, степную зону Пресногорьковки и меня счастливого, который подъезжает к храму Святого Николая, который я восстановил, это был бы хороший финал.

Кстати, в августе Николай Коляда хотел объявить голодовку из-за закрытия театров и даже снял ролик, чтобы актеров спас Иван Ургант.