Уже завтра, 13 января, пройдет последний (так заявляют организаторы) фестиваль «Старый новый рок». Он, как говорит наш герой Александр Пантыкин, уже «отжил свое», а на его место пришло много новых проектов. Пантыкин — один из основателей легендарного Свердловского рок-клуба, экс-музыкант группы «Урфин Джюс» и дедушка уральского рока, а сегодня ему исполнилось 62 года. В нашем интервью он рассказал о своем отношении к Лизе Монеточке, раскритиковал современных музыкантов и объяснил, почему молодежь протестует лишь потому, что бесится с жиру.
О «Старом новом роке» и роке вообще
— Вам нравится фестиваль Ural Music Night?
— Сама идея потрясающая. Это один из самых ярких фестивалей, которые проводятся в нашей стране. А с точки зрения организации есть некоторые просчеты. Я бы сказал, это должно быть на другом уровне отношений организаторов и властей, причем федеральных властей. Потому что этот фестиваль давно уже перерос уровень города и области. Это фестиваль мирового масштаба по количеству людей, которые принимают в нем участие. А значит, что и организация должна соответствовать фестивалю мирового масштаба. Должны подключиться федеральные власти, этим должно заниматься как минимум министерство культуры России. Должен быть человек, который реально отвечает прямо за него.
— Он лучше «Старого нового рока»?
— Это вещи несравнимые. «Старый новый рок» давно уже отжил свое, а UMN только набирает.
— Как дедушка уральского рока — расскажите, как себя сейчас чувствует этот жанр? Он жив?
— Зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Если с точки зрения интереса молодежи к року, то он жив. А если смотреть на результаты, которых добиваются многие, то он мертв. Я считаю, что внимание со стороны зрителей и слушателей ослабело. Скорее, уральский рок на сегодня — это ребята, которые играют для себя, но с огромными амбициями. Они хотят стать популярными, богатыми, успешными, а на поверку эти группы недостаточно музыкально грамотны и подготовлены. Они представляют собой вид народного творчества, как хобби в свободное от учебы или работы время. А в музыкальном искусстве сегодня время профессионалов, и туда попасть могут только изумруды, талантливые настолько, что при всей своей самодеятельности могут оказаться в топе. Возьмем Монеточку — за нее взялись очень серьезные продюсерские силы в Москве. И тот продукт, который мы имеем на сегодня, — это уже не Монеточка, а целый продакшн, который сделал из нее популярную молодую певицу.
О музыке молодого поколения
— Вам нравится то, что делает Монеточка?
— Мне это симпатично. Я очень уважительно отношусь к ней как к продукту. У нее всегда был некий талант, но это скорее путь поп-певицы.
— Как вы смотрите на то, что сейчас слушает молодое поколение?
— Мне мало что нравится из того, что я слышу. Мне кажется, что это слабо. Как с точки зрения текстов, так и с точки зрения музыки и ее исполнения. Мне не нравится изначальное желание группы понравиться, стать популярными и заработать денег. Надо думать о своем творчестве, о своей самобытности. О том, что группа не похожа ни на одну другую. Сейчас льется поток, среди которого даже группу идентифицировать достаточно сложно. Группа должна думать о том, чем она отличается от других. А если ты видишь, что ты такой же, как тысяча других, тебе нет смысла соваться сюда.
— То есть главная проблема современной музыки — это вторичность?
— Это даже третичность и четвертичность. Сегодня мы зачастую уже не просто повторяем кого-то, а повторяем, скажем, Цоя, который в свое время уже повторял кого-то.
— Есть кто-то из современных артистов, кто вам нравится?
— Мне нравится эта волна свердловского рока, которая связана с началом нулевых годов, это прежде всего и «Смысловые галлюцинации», позже — группы «Сансара», «Курара», и еще позже — «Ромарио». А рэп... Если даже его сравнивать с американским рэпом, то это просто наговор на музыку. Я не могу назвать ни одного исполнителя, который мне бы запомнился.
— У вас есть объяснение, почему рэп стал музыкой номер один в мире с таким огромным отрывом?
— Потому что он предложил острый ход. Рэперы пишут тексты на очень злободневные темы. Их теперь даже больше можно отнести к року, чем самих рокеров. У них содержательная сторона вопроса поднялась на другой уровень. Если в сладких поп-песнях, в которых обычно поется про любовь, скучное и неострое, то рэп-исполнители очень содержательны, у них есть связь с действительностью. Рэп стал остросоциальным.
О протестах и Владимире Шахрине
— Если говорить об остросоциальном и политике. Владимир Шахрин в этом году подвергся большой критике за ту сторону, которую он выбрал в конфликте между сторонниками храма и сквера. Он попытался сказать что-то социальное и подвергся нападкам. Зря он туда полез, получается?
— Он полез туда и очень об этом пожалел. Так он мне об этом сказал. История вокруг храма — не совсем социальная. Это история, которую разные слои общества использовали для своих целей. Она была скорее раздута. Если вы заметили, когда все страсти улеглись и нужно было просто найти место, то большая часть всех этих борцов уже и забыла об этой истории. Это говорит о том, что существуют определенные политические и бизнес-силы, которым это выгодно. Володя Шахрин пришел в эту историю абсолютно осознанно. Он хотел понять и выслушать людей, высказать свое мнение. Но ему даже сказать не дали. Ему просто заткнули глотку и сказали: «Парень, мы тут решаем свои вопросы, иди-ка подальше отсюда».
— Кто ему так сказал?
— Какие-то люди, которые приходили туда. Володя же поехал прямо в эпицентр. Это были ангажированные граждане Екатеринбурга, перед которыми стояли определенные задачи. Вова им мешал. Они не стали с ним разговаривать.
— У вас есть предположение, кто эти ангажированные люди, откуда они?
— Я не занимался этим вопросом. Я просто реально это увидел. Дело в том, что мы очень часто начинаем кричать по каким-то поводам, не разобравшись в ситуации, а это приводит к дилетантизму, к дыму без огня и так далее.
— В 2016 году вы сказали: «Против чего сейчас молодежи протестовать? У ребят все хорошо». Вы до сих пор так считаете?
— Мне кажется, стало еще лучше. Мы живем в потрясающее время в первом городе страны. У нас самый развитый, продвинутый, расположенный к творчеству город. Это реально культурная столица.
— У молодежи нет проблем?
— У них нет никаких проблем, у них реально все хорошо. А то, что с ними происходит, — это называется «с жиру бесятся». То, чем они занимаются, — это даже еще раз показывает, что у них все хорошо.
— Московские протесты летом, майские протесты у нас, история Голунова, дело Устинова, Егора Жукова.
— Этих историй всегда было очень много, они не сейчас происходят, а постоянно. На протяжении жизни любого государства. Посмотрите, мы почему-то не заступаемся за французских парней, когда они выходят на улицы. За тех, кто выходит на улицы Лондона. Для них это норма, как и для нас. Хочешь выступить — ну, пожалуйста. Но ты должен знать, что тебе обязательно по башке надают либо в каталажку заберут.
— И это не проблема?
— А какая это проблема? Я болельщик команды «Спартак», иду по улице. На меня идет армия болельщиков ЦСКА. Я им кричу: вы козлы! Я на что рассчитываю? Естественно, я получаю по башке, меня считают героем, я попадаю на центральные страницы газет. СМИ очень часто пишут достаточно желтые, скандальные статьи, которые не разъясняют, а только подогревают молодежь. И многие у нас сейчас занимаются провокационной деятельностью. Я не чувствую на себе никаких ограничений свободы слова, ни разу не подвергался никакой обструкции за свои 60 лет.
Что слушает Пантыкин
— Что у вас сейчас находится в плей-листе, что вы слушаете чаще всего?
— Если говорить о роке, то я чаще всего слушаю группу «Ромарио», из западных групп меня больше всего интересует Coldplay, британский рок. Очень слежу за творчеством Стинга, его различные варианты песен, которые, казалось бы, уже известны. Ну и современная опера — например, «Три сестры» Этвеша. Это новые мюзиклы, например то, что пишет Евгений Загот, типа «Декабристов» и «Винил». И стараюсь следить за последними бродвейскими мюзиклами.
Несколько лет назад мы рассказывали о бункере, в который Пантыкин переехал писать музыку. Построен он был специально для маршала Жукова.