«На телевидении Путин — как Волан-де-Морт»: интервью звезды «Уральских пельменей» Дмитрия Брекоткина

Один из самых любимых и популярных участников «Уральских пельменей», выступающий в команде с самого ее основания, дал большое и эксклюзивное интервью E1.RU. Он рассказал о том, как это — шутить десятки лет подряд, что запрещено показывать на ТВ и почему из «Пельменей» ушли сразу несколько звезд. Несмотря ни на что, эта новогодняя ночь на СТС будет полностью отдана «Уральским пельменям» и их новогодним выступлениям. Нас отдельно попросили отметить важный момент: всё сказанное в этом интервью является личным мнением Дмитрия Брекоткина и может не совпадать с мнением остальных участников команды.

— Хочется начать с прошедшей «Встречи выпускников». Как вы для себя оцениваете эту игру?

— Задача-минимум была выполнена, мы не облажались. Не было стыдно. Ведь могло быть и так, могло не написаться, могло создаться впечатление, что «куда же вы, заканчивать надо вовремя». Мы сыграли, это был некий вызов: «А слабо?» Я думаю, мы всё провели на достойном уровне. КВН — дело молодых. Если бы мы еще играли примерно со своим возрастом, типа «Уездного города», но нет, мы вышли против команд, которые совсем недавно закончили с большим КВН. И чувствовалось, что они нас обгоняют. «Камызяки» нас просто... Мы нормально продержались в первом конкурсе, во втором что-то пошло не так, но в музыкальном домашнем задании они просто завели бульдозер, сели на него и сгребли нас к чертовой матери. И мы ничего не могли с этим сделать, они просто поставили нас в сторону и сказали: «Ребята, вот тут постойте, подождите своих серебряных медалей».

— У вас был страх, что вы придете туда и будете выглядеть как дедушки, которые пришли и начали рассказывать устаревший анекдот?

— Конечно, такой страх присутствовал. Возможность облажаться всегда есть. В чем уникальность КВН — это адская смесь творчества и спорта. И она, с одной стороны, очень прикольная, а с другой — очень выматывает. Как у нас сейчас — ты сделал программу, записал. Что-то людям зашло, они похлопали, что-то зашло меньше, они похлопали чуть меньше. А здесь же спорт — здесь ты реально проигрываешь. Что-то не то сказал — нельзя переписать, сделал ошибку — и получил меньший результат. Давление на тебя — как на спортсмена, какого-нибудь хоккеиста, который выходит один на один. Это на самом деле тяжело, меня это очень напрягало, и, когда мы закончили, я прямо выдохнул.

— Хочется закрыть тему с тройкой от Юлия Гусмана. Она ведь выглядела странно?

— У человека есть свое мнение, он судья. Версия такая: нам поставили тройку, мы потеряли несколько десятых, из-за этого отодвинулись от «камызяк», из-за этого проиграли. Но всё это нивелируется тем, что если бы даже нам за третий конкурс поставили пятерку, то им надо было ставить шесть с половиной. Они на несколько голов нас сильнее были. Мне кажется, Гусман поморщился от какой-то шутки, может, ему показалось, что мы где-то «спошлили», он имеет право. Он же в жюри.

— Командам в КВН никогда не платят?

— Мне кажется, нет. Нам не платили. Я не знаю, кому уходят деньги, меня не приглашали делить финансовые потоки, к сожалению. Хотя я бы там разгулялся, конечно.

— У вас в команде в последнее время происходят серьезные перемены. Ушла Михалкова, Мясников отделился от команды, давняя история с Нетиевским. С чем это связано?

— С тем, что мы — живой коллектив. Наша некая уникальность в том, что у нас нет внешнего продюсера. Все внутренние вопросы возникают и решаются как получится. Раз мы с Нетиевским зашли в кризис, так мы его решаем. С кем-то возникли творческие конфликты, мы их решаем сами, и у каждого свое мнение. По многим вопросам у нас прямо абсолютно отличается мнение. По поводу Юли — она выбрала свою карьеру, свою судьбу. Мы просто не продлили с ней договор. Она выдвинула свои какие-то условия, которые нам показались неприемлемыми. Как это часто бывает, если бы мы писали официальный комментарий, он звучал бы так: «Мы благодарим Юлю за работу, приятно было поработать, желаем ей удачи в ее карьере и личной жизни». Никаких обид нет, человек так решил.

— Я правильно понимаю, что это были финансовые условия?

— Наверное, да. И не только. Они скорее структурные.

— Что-то вроде «я должна больше появляться в кадре»?

— Я вам не скажу. Это корпоративные тайны, но смысл такой. Ограничимся официальной версией с улыбкой на лице.

— В истории с Нетиевским вы почти никак не участвовали, не комментировали ее.

— Я не участвую, потому что это наши внутренние разборки. Есть разные точки зрения, Сергей говорит, что он был всем, кто-то ему отвечает, что он был никем. Правда где-то посередине. Конечно, он был нашим организаторским локомотивом. Но потом случилась одна конкретная история, которая сделала наше сотрудничество невозможным. Понятно, что людям хочется узнать, что там произошло, но наша замочная скважина замазана пластилином, и хрен вы там что-то подсмотрите.

— Вы болезненно воспринимаете эту историю?

— Конечно. Это дружба, общение многолетнее, десятки лет мы были вместе. Это была шокирующая история, но что случилось, то случилось. Неизвестно, как она закончится. Может быть, мы как-то сможем найти еще точки соприкосновения, говорят, время лечит. Это не трагедия, конечно, скорее, драма. Но излишне драматизировать всё это уже не стоит, жизнь продолжается, творчество продолжается. Наше уж точно.

— Вы работаете с каналом СТС уже десять лет. С контрактами на 12 концертов в год. Объясните, как это возможно — каждый месяц на протяжении стольких лет делать это шоу? Это не стало еще конвейером?

— Конечно же, это превращается в конвейер. Это как компания BMW. С одной стороны, конечно, конвейер, а с другой — творчество. Они каждый год делают новые машины, находят новые прорывы. Ты не можешь, делая продукт с какой-то цикличностью, отмести ту историю, что должен просто прийти и это сделать. Хочется, не хочется — ты должен себя заставить работать.

— Вы не устали?

— Это не то чтобы усталость. Скорее так — ты садишься и думаешь: «Господи, ну что еще-то?» Ты садишься, и какая-то пустота. Бывает, что тебя озаряет, увидел где-то ситуацию и тут же придумал номер. Но обычно ты садишься и думаешь: «Что на этот раз? А может, вот это? Да было... А может? Нет, тоже было». И так постепенно ты эти камушки перекладываешь, и что-то рождается. И так каждый раз. Иногда очень хорошо, иногда нормально, иногда полный провал.

— Сколько у вас авторов?

— Под 20 примерно. У нас есть пять творческих групп, каждая выдает по три-четыре номера на каждый концерт. Группы даже конкурируют друг с другом. Зрители в зале получают специальные бумажки, оценивают каждый номер — какой лучше, какой хуже. И мы уже понимаем, что выкинуть, а что оставить. Это такая живая история.

— За последние годы изменилось количество запретных тем на телевидении?

— Конечно, намного больше стало. Сначала про президента можно было шутить, но аккуратно, сейчас уже ничего нельзя. Слово «Путин» запрещено. Это Волан-де-Морт, о котором нельзя говорить. Можно было про Медведева или про депутатов. Сейчас нет. Про Роскосмос раньше шутили, сейчас это вроде как национальный проект.

Я считаю, что это жесткая цензура. Мы живем в таких реалиях. По этому поводу можно ныть, а можно выйти на какой-нибудь YouTube.

— Вы не хотите туда пойти?

— Может быть, и хотим. Мы находимся в режиме разрабатывания контента для интернета. Мы генерируем эти идеи, придумываем, что это может быть. Возможно, туда будем выкидывать свои острые и политические штуки. Может быть, победит лень и мы будем лежать на диване и брюзжать о том, что СТС не дает в эфир то, что мы придумываем. Это ведь еще часы и дни, которые забираются из твоей личной жизни. Может быть, у нас что-нибудь и родится. На одной стороне природная лень, на другой — в тебе что-то булькает.

— Вам нравится то, что сейчас популярно в интернете?

— Мне нравится сам факт, что эта штука существует. На YouTube тоже есть цензура, но это небо и земля по сравнению с ТВ. А в плане качества — есть вещи, которые мне не нравятся очень сильно. Например, передача «Что было дальше». Мне не понравилось даже не то, что они погружают человека в бочку... Скорее, то, что человеку там не дают сказать. Он сидит один, а на него толпой накидываются. Он вроде хочет один что-то ответить, а ему с другой стороны прилетает. Это как впятером бить одного. В этом плане «Прожарка» мне нравится гораздо больше. Не сказать, что я большой фанат, но она мне показалась лучше.

Очень много ниже пояса, но смешно, и надо быть ханжой, чтобы отрицать, что это смешно. Да, ниже пояса, да, черный юмор, да, иногда это ужасно, но это смешно! Например, шоу LittleBritain (оттуда вышло шоу «Наша Russia»). И ведь понятно, что у нас не могло быть такой же линии, как у них, где мама свою дочку в придорожном кафе продавала дальнобойщикам. Но это было местами очень смешно. Это ужасно? Да. Это не надо показывать детям? Да. Но, сука, взрослым-то это можно показать? Да! Это даже глупо обсуждать.

— Вы бы смогли прийти на шоу типа «Прожарки» или «Что было дальше»?

— Я думаю, что нет. Меня бы растоптали в течение пяти секунд, я бы не выдержал такого натиска. Я бы даже, мне кажется, заревел. Поэтому я никогда туда не пойду.

В этом году мы взяли интервью у бывшего участника «Уральских пельменей» и звезды телеканала СТС Сергея Светлакова. Прочитать его вы можете здесь.