«Русским не хватает сумасшествия»: интервью фотографа, который снимал Высоцкого и Роберта Де Ниро

Грузинский фотограф Юрий Михайлович Мечитов — живая легенда. В его архиве есть снимки Владимира Высоцкого, Майи Плисецкой, Роберта Де Ниро и многих других. Он уже много лет ездит по миру с выставками, руководит своей школой в Тбилиси и издает книги о фотографии. Он приехал в Екатеринбург, чтобы презентовать свою выставку (она проходит в «Синара-Центре» до 14 декабря). Организует ее международный фестиваль-практикум киношкол «Кинопроба». Мы поговорили с Юрием Михайловичем о лучших кадрах в истории вообще и в его личной истории в частности, «высоких» отношениях между Россией и Грузией и снимках ню, которыми он гордится.

— Вы фотографировали суперзвезд мирового масштаба. Кто из ваших героев запомнился больше других?

— Есть люди, которых я специально фотографировал, то есть приводил их в студию, уделял им внимание. Например, Сергея Параджанова (советский режиссер и сценарист. — Прим. ред.) я снимал 11 лет. Но этого нельзя сказать о Роберте Де Ниро, который просто посетил киностудию в Тбилиси в 1987 году, он где-то там стоял, и мне удалось его сфотографировать. Всем нравится, что поделать, все любят Роберта Де Ниро. Но я совершенно не считаю его своей большой удачей. Вообще, все очень бурно реагируют на знакомые лица, а вот повесить портрет неизвестной старушки так, чтобы он восхитил всех так же, как случайный портрет Де Ниро, — это умение.

— Есть у вас любимый герой из всех, кого вы фотографировали?

— Сергей Параджанов, конечно. Но у меня все герои любимые. Я больше думаю о том, что жалею о героях, которых я не снял. Это грузинские имена, вам они ничего не скажут, но о них я жалею. Не смог, не успел, не подключился вовремя. Но есть еще один важный момент: если бы другие люди сняли их адекватно, я бы не переживал!

— Остальные плохо снимают?

— Да, они не делали из этого акта искусства. Не сделали такие портреты людей, которые вошли бы в историю. Все же знают замечательный портрет Энштейна или Хемингуэя. Это расширяет наши знания об этих людях.

— Как сделать снимок, который войдет в историю?

— Надо иметь соответственный талант. И снимать глубоких людей, ведь актеры тоже не случайно становятся актерами. Их кто-то выбирает — исходя из внешности тоже. Они уже фотогеничны, вспомните Жана Рено! Он же всё время небритый, а вы побрейте его, может, он никуда не годится? Это облик, поэтому актеры очень ревностно относятся к своему облику, он же продает его. Фотографии становятся великими не только потому, что на них изображены великие люди, а потому, что на них произошел сплав композиции, света, точки съемки, мастерства фотографа. Если одна часть этого паззла выпадет, ничего уже не получится. Есть история: когда Юсуп Карш снимал Черчилля, он долго выставлял свет, готовился, целый день готовился к этой фотосессии. Пришел Черчилль в плохом настроении, дымит свою сигару, кричит что-то. Карш подходит к нему, выдергивает прямо изо рта сигару и тут же фотографирует. И кадр изумленного Черчилля входит в историю.

— Как фотографу добраться до таких вершин? Специалистов ведь сейчас очень много, а успеха добиваются единицы.

— И не говорите, сейчас все фотографы. У нас в школе первая заповедь: фотограф не тот, кто снимает, а тот, кто отбирает. Есть же целая магия фотографии, про это написано много книг. К этой магии добавляются такие технические вещи, которые ничего не говорят для непрофессионалов. «Дырка 1.8», например. Или объектив 85/1.2, мечта многих. У меня этого объектива нет, кстати. Кто-то говорит, что техника не имеет значения. Ну что за глупости? Это же техническое искусство, конечно, имеет.

— Возможно ли вообще отражать современную реальность в фотографиях? Сейчас ведь всё очень быстро, мы постоянно в движении.

— Я смотрел очень много выставок, посвященным разным трагическим событиям. Я вижу, что фотография не способна это передать. Она способна передать портрет, но тоже только какую-то грань человека, но не его судьбу, например. Одна фотография может только попасть в какую-то точку, показать какую-то уникальную вещь. Есть выражение одного фотографа:

Вот нас сейчас снимает девочка, и всё ведь зависит от того, какую фотографию она потом выберет. Она может выбрать фотографию, где я ковыряюсь в носу или чешу задницу. Вы это обязательно выложите, и все скажут: «Это, что ли, их легенда грузинской фотографии?» Понимаете, это уже вранье. Я ведь не все время палец в носу держу.

— Вы как-то сказали: «Я не могу причислить себя ни к армянскому, ни грузинскому народу, так как не ношу в себе сумасшествия этих народов». У россиян есть это сумасшествие?

— У русского человека не хватает этого сумасшествия. На самом деле, это иррациональное сумасшествие необходимо, потому что, если его нет, вы не можете свою нацию удержать. Безусловный такой национализм абсолютно необходим. Но национализм с положительным знаком, не шовинизм и не фашизм. А то бывает в русской истории, что, как только человек начинает говорить в интересах своей нации, его тут же награждают званиями шовиниста и фашиста. Но ты не можешь любить всех, не любя свою родину. Это исключено.

На этом наше интервью прервала Майя, спутница Юрия Михайловича. Она попросила заканчивать общение. Гости начинают громко говорить о чем-то на грузинском.

— Майя, ко мне тут Глеб пришел! Не каждый день ко мне приходит Глеб! Ладно, давайте продолжим. На грузинском мы обычно только ругаемся, — сказал Юрий Михайлович.

— Вы говорили, что гордитесь своей серией эротических фотографий. В чем предмет гордости?

— Предмет гордости в том, что я честно снимал это 12 лет. Я горжусь тем, что сделал ее очень разной. У многих художников есть такая проблема: они находят какой-то свой стиль и клепают, клепают одинаково. Они работают только в рамках своей собственной культуры, но творчества в этом уже нет. Вот у Пикассо такого не было, он всегда что-то разное делал. Он даже сказал под конец жизни: «Такую я херню сделал, но это всё равно покупают». Такое тоже бывает. А я свой проект считаю абсолютно гениальным, потому что не клепал одну и ту же тему. И, когда почувствовал, что какой-то драйв закончился, я перестал эту тему делать. Но то, что я создал, считаю гениальным. Когда стану богатым, обязательно напечатаю.

— Как вы относитесь к тому, куда сейчас движутся Россия, Грузия и отношения между нами?

— Кому это может понравиться? Я сейчас летел в Екатеринбург и четыре часа торчал в аэропорту в Астане, а раньше мог добраться до России за несколько часов напрямую. У нас есть очень большие трудности. Я внимательно слежу за тем, что происходит в России. Знаю, сочувствую. И понимаю, что если в России что-то пойдет хорошо, то и нам в итоге будет хорошо. Это сложные исторические дела, и это всё произошло, потому что Россия на каком-то этапе получила катастрофу. Я сейчас про 1991 год. Мы все стали жертвой этой катастрофы. В Советском Союзе тогда не было вменяемого руководства, страна развалилась. Мне кажется, в Екатеринбурге такое происходило в девяностые годы. Там банды на банды шли, люди кололись, резали друг друга. Черт знает что здесь было. Путин абсолютно правильно сказал, это крупнейшая геополитическая катастрофа.

— Вы были заместителем министра культуры Грузии...

На этом моменте нас снова прервала Майя.

— Не надо этого, не надо политических тем, у нас куча проблем из-за этого, — кричала она.

— Отойди пожалуйста! Успокойся! Майя, ты не для того приехала сюда, чтобы быть моим цензором.

— Это был вопрос не о политике. Я хотел спросить, нужно ли культуру и искусство корректировать? Зачем за ней присматривать?

— Мы путаем искусство и культуру. Когда ученые садятся вместе, они договариваются о терминах. А когда журналисты разговаривают, они ничего не понимают. И те, кого они интервьюируют, тоже. Искусству на самом деле не нужно никакое министерство, но культуре оно нужно. Ему надо помогать. Существуют музеи, которые не могут себя содержать, это же не Лувр, где всегда толпа людей и билет стоит 15 евро. Вот ему не нужно министерство культуры. А другие музеи находятся на содержании государства, театр тоже не может себя содержать, если это не Jesus Christ Superstar. Искусство, да, это бунтарские дела, ему никто не нужен.

— Что такое современное искусство? Его ведь вообще никто не понимает.

— Современного искусства не существует. Его нельзя понять, потому что это абсолютный бред, масса шарлатанов. Есть фотограф Андреас Гурский. У него есть фотография «Рейн», которую он продал за 6 миллионов долларов! Абсолютная херня, на мой взгляд. Это просто выгодно галерейщикам, которые их продают. Это мир обмана. Вы оказались в мире обмана, молодой человек!

Недавно в Екатеринбурге открылась выставка фотографий прошлого века, сделанных сварщиком на Эльмаше. Посмотрите также 15 раритетных снимков нашего города.