«У меня ВИЧ. Все хорошо, мам»: уралец пишет пьесы про людей, о которых обычно не ставят спектакли

Уралец, ученик драматурга Николая Коляды Дмитрий Соколов начал писать пьесы после 30. Сегодня ему 35, в его арсенале семь пьес. Большинство из них поставлены и идут в Питере, Москве и даже в Германии — на сцене государственного театра Ольденбурга. Соколов говорит, что хорошая пьеса должна быть про самого драматурга — и пишет про ВИЧ и геев. Он рассказал E1.RU, почему считает, что говорить об этом важно, и почему, по его мнению, пьесу про геев никогда не поставят в России. Хотя публика в Германии от его Russian Boy была в восторге.

— Главный герой вашей пьесы Russian Boy — гей (молодой человек, который пытается пробиться в шоу-бизнес и подрабатывает в гей-сауне. — Прим. ред.). Как спектакль по ней приняла публика в России, а как — в Германии?

— В Екатеринбурге на премьере реакция была неоднозначная. В пьесе есть текст про фекалии, человек сравнивает себя с говном, которое плывет в канализации, потому что он никому не нужен. Мне нужно было показать весь ужас человека, который дошел до дна, у которого плохо со всем: с матерью, любимым человеком, работой, учебой, его избили, денег нет, платить аренду нечем. Были моменты, когда в зале была гробовая тишина и людям было физически плохо, их буквально тошнило.

В Германии пьесу приняли очень круто, я вообще не ожидал такого, мне казалось, что эту историю толерантным во всем немцам не понять. Они уважают твое личное пространство, им не важно, с кем ты спишь, что ты ешь, они не закрывают окна — в основном у них нет штор. А пьеса как раз о нетолерантности с одной стороны, а с другой — о проблемах, которые есть в России, об отношениях, о любви, о выборе и о случаях, когда человек не может принять себя.

— Вы именно такой реакции российской публики добивались?

— Да, я вообще люблю, чтобы пьесы задевали, люблю говорить о вещах, которые есть, но почему-то все делают вид, что их нет. Например, о ВИЧ, тема которого поднимается в другой моей пьесе — «Я завтра не умру» (история молодой девушки, которая боится рассказать родной маме и парню из тиндера про свой диагноз. — Прим. ред.). Мне всегда было странно: все знают, что это есть, по статистике им заражен каждый пятнадцатый, в Екатеринбурге ситуация одна из самых громких по сравнению с другими городами. Но при этом в театрах эта проблема не звучит. С телевидением понятно — его полностью контролируют, осталось одно свободное пристанище — театры, но и там нет. А это важная тема, она волнует людей, и я уверен, что мои современники хотят найти поддержку, услышать какую-то историю и понять, что всё не так плохо, всё на этом диагнозе не заканчивается и они завтра не умрут. «У меня ВИЧ, всё хорошо, мам», — говорит Уля, героиня пьесы «Я завтра не умру».

Я не понаслышке с этим знаком, в моей семье знают, что такое ВИЧ, и это одна из причин, почему мне хотелось поговорить об этом в пьесе. Другая причина — когда я начал над ней работать и смотреть фильмы про ВИЧ, которые мне попадались, я понял, что они все в черной краске, все на миноре, и если в конце герой не умер, то нас подвели к тому, что он продал все, уехал на море, потому что хочет последние полгода пожить так, как мечтал.

В действительности сегодня все не так, сегодня надо постараться умереть от ВИЧ — не принимать таблетки, очень часто употреблять сильные наркотики, пить водку с утра, чтобы убить свой иммунитет. Препараты, которые принимают ВИЧ-инфицированные, позволяют проживать полноценную, точно такую же, как здоровому человеку, жизнь. Если ты лечишься, у тебя нулевая вирусная нагрузка, ты не можешь передать вирус вообще, ты можешь иметь здоровых детей. Ты умрешь скорее от того, что тебя машина собьет или кирпич на голову упадет.

Я понимаю, что как драматург рискую, потому что пьеса про гей-жизнь в России не будет поставлена ни в одном театре, даже в Москве. Пьеса про ВИЧ — как повезет, театры не мечтают о таком, нафиг им такая тема? Обычный человек, в силу пропаганды, когда слышит о ВИЧ, линкует эту тему со СПИДом, думает: «У меня точно такого нет» — и не идет в театр.

— А вы самостоятельно предлагали эти пьесы театрам в России?

— У меня была пьеса «Бы», я сначала поставил ее в Екатеринбурге, как дань уважения Николаю Коляде, у которого до этого учился три месяца драматургии, писал для моей любимой актрисы Тамары Зиминой. Тогда я пришел сам. Но чаще пьесы забирают в театры с «Любимовки» — это главный фестиваль драматургии в Москве, он для нас, как «Оскар» для киношников. Возможность показать пьесу режиссерам со всей страны и даже мира. И если повезет, твой текст найдет свою сцену.

Поэтому задача драматурга — написать такую пьесу, которая победит в конкурсах. Мои пьесы «Бы», Russian Boy, «Крыша» заметили именно после «Любимовки». Да, ходить обивать пороги — это способ, но у каждого же своя работа, я не могу делать все. Я как драматург выполнил свою часть, пьеса написана, на конкурсы отправлена. Не прошла «Я завтра не умру» в этом году ни на один конкурс, не считает жюри эту пьесу достойной обсуждения, читки, постановки ее в театрах.

— Обидно из-за того, что пьесу про ВИЧ на конкурсах не оценили?

— Я вообще пока поставил на паузу историю с драматургией, решил, что это моя последняя пьеса. Прошел запал, в какой-то момент в этом году я понял, что все темы, которые волновали, я поднял. Высказался. Хорошая пьеса всегда про себя: даже если сюжет тебя не касается, боль-то все равно твоя. А мне на сегодняшний день больше нечего сказать нового про себя. А повторяться из пьесы в пьесу неинтересно, скучно. Нет в этом вызова.

— Первую пьесу вы показали Николаю Коляде, а остальные кому-то показывали? Чье мнение для вас важно?

— В первых пьесах, особенно в самой первой, конечно, очень важно мнение других, ты показываешь ее друзьям, еще кому-то. Со временем это проходит, потому что ты понимаешь, что обычные люди не могут дать объективный разбор. Сейчас я мнения о своих пьесах ни у кого особо не спрашиваю.

Когда я показал Коляде свою первую работу, он сказал: «Это полное говно, отстань от меня с этой дурацкой пьесой». Но он когда говорит «полное говно», делает это любя, понимаешь, что он все равно за тебя, хочет, чтобы ты просто лучше написал. Коляда сказал «говно», но в то же время — «ладно, ставь». И мы с Зиминой, великой актрисой, сделали этот спектакль.

— Сейчас вы поддерживаете общение с Николаем Колядой? Дружите?

— Отношения мы не поддерживаем, но когда в Москве гастроли Коляда-театра, я обязательно прихожу, дарю драматургу цветы, покупаю его новую книжку и говорю «спасибо». Коляда — человек непростой, и все это знают. Я не знаком с людьми, у которых были бы с ним простые отношения. У меня они тоже непростые, но он был моим учителем и катализатором. Я читал его «Капсулу времени» и ржал, как ненормальный, а потом рыдал. Она так на меня подействовала, что захотелось что-то написать самому. Это была первая пьеса, после прочтения которой возникло желание заниматься драматургией. Поэтому я ему благодарен.

— Темы пьес — острые, хейтеров у вас наверняка много. Как с этим справляетесь?

— Я уже понял для себя, что способ только один — идти своей дорогой, не обращать внимания. Слава богу, что сейчас все эти хейтеры в интернете, и разговор с ними простой — никакой. Но самые смешные критические комменты я даже выкладываю. Я научился ловить определенный кайф в этом. Попробуйте, это реально иногда очень смешно.

— Не могу не спросить вас про «московское дело» и актера Павла Устинова, которому дали 3,5 года колонии за то, что он якобы вывихнул плечо росгвардейцу на акции протеста (позднее суд отпустил его из СИЗО). Следите за происходящим? Что думаете?

— Я считаю, что есть точка невозврата, и она уже пройдена. Я слежу за делом и поддерживаю Устинова, ну а как? Это просто уже вопиющая несправедливость. Когда есть видео, на котором человек стоит, никого не трогает, к нему подбегают здоровенные амбалы и этого худенького театрального мальчика хватают и говорят, что он сопротивлялся, травмировал росгвардейца, и суд выносит решение — 3,5 года колонии. Это безобразие, я рад, что люди не молчат. Вообще-то во всем мире выход на улицы — это нормально, это способ говорения с властью.

— А вы присоединились к пикетам у администрации президента в Москве, которые проходили из-за Устинова?

— К ним — нет, я был в разъездах, у меня были перелеты, все, что я мог сделать, — говорить на эту тему со своей аудитории в соцсетях. Был бы в Москве или в Екатеринбурге — вышел бы с одиночным пикетом. В июне я стоял ночью с плакатами у здания МВД из-за дела Голунова. Мне нравится теория малых дел: если нет возможности поговорить с Путиным прямо сейчас, сделай то, что можешь, хотя бы что-то.

— Вы работали на Первом канале, а потом ушли на оппозиционный «Дождь». Почему?

— Переход не был резким. Я когда уезжал из Екатеринбурга и уходил с ОТВ, естественно, хотел работать где-то на телике и тогда устроился на Первый канал. Потом на НТВ, а потом — ушел в бизнес. Собственно, еще в Екатеринбурге я в свое время открыл школу танцев Drive Dance. Опять-таки потому, что люди знали меня, верили мне и в меня, помогали деньгами, дали помещение. А потом я раскрутил этот бизнес и продал как готовый. Его у меня выкупили за очень хорошую сумму, плюс продал франшизы на открытие еще 11 школ танцев по стране. На это уже можно было начать бизнес в Москве. И там я открыл лондонскую школу танцев Drive Dance. А когда у меня было налажено дело и появилось свободное время для чего-то еще, я подумал: а чего я еще хочу? Вспомнил, что классно было работать на телике. Но за прошедшие 8 лет и страна изменилась, и все изменилось, и я уже не хотел на Первый канал. Я смотрел «Дождь», полюбил их и думал, что если вернусь когда-то на телик, то только на такой.

Ранее певица Вера Брежнева, приезжавшая в Екатеринбург, рассказала, что делала тест на ВИЧ в прямом эфире.

А по этой ссылке вы можете прочитать историю уральца, который открыто говорит о том, что у него ВИЧ.