Как распознать маньяка и почему людям нравятся убийцы? 5 вопросов екатеринбуржцев криминальной журналистке

26 августа в Историческом сквере на фестивале «Красная строка» выступила Саша Сулим — журналистка и экс-ведущая криминального подкаста «Дела». Ее слушают многие любители жанра тру-крайм — то есть историй о настоящих преступлениях.

После лекции Саша ответила на вопросы екатеринбуржцев. Прочитайте и вы, можно ли как-то понять, что перед вами маньяк, почему убийц могут искать так долго и как вообще брать у них интервью. Сулим знает это не понаслышке — она говорила с Михаилом Попковым, ангарским маньяком, убившим восемьдесят женщин.

— Ну... Наверное, стоит. Но, с другой стороны, я бы не очень на этом фиксировалась просто потому, что маньяка невозможно разгадать с самого начала.

Я всегда вспоминаю фильм о семейке Аддамс. Когда у них в конце костюмированный бал и Уэнсдэй приходит на него в обычной одежде, у нее кто-то спрашивает: «Уэнсдэй, у нас же сегодня костюмированный праздник, почему ты пришла без костюма?»

То есть тот же пример ангарского маньяка: что меня в нем поразило и испугало — это то, что он выглядит как обычный человек. Нет на нем никаких индикаторов, которые зажигались бы и указывали: «Это опасность». Нет. Он — обычный мужик, который в каких-то ситуациях вдруг меняется и перестает быть самим собой. Нужно понимать, что это фаза, и она, нарастая, выплескивается.

Тот же Чикатило — он был обычным снабженцем. Ну какой-то там нелепый мужичок, ходит, шаркает ногами со своим портфелем. Бубнит что-то себе под нос. Вот у него жена, вот они какие-то смешные, ходят, дети у них. И когда он подходил на остановке к своим будущим жертвам и говорил: «Давайте через лесочек пройдем» — он в этот момент никаких подозрений у этой девушки не вызывал.

У меня нет ответа, как общаться с маньяками. Я общалась только с одним.

Журналист никогда не стоит в позиции нравоучений, что он может кого-то прибить (Сулим спросили буквально, «как она не прибила ангарского маньяка, пока с ним говорила». — Прим. ред.) или показать всем видом, что он хотел бы кого-то прибить. Потому что журналист, по сути, это передатчик некоего знания: я так воспринимаю свою профессию. Мы должны получить информацию, чтобы потом максимально объективно (объективности, конечно, не существует, но нужно хотя бы попытаться) донести ее через свой текст, видео или подкаст. Всё. Это очень просто.

Я, когда шла на интервью с Михаилом Попковым или когда иду к другому человеку, всегда готовлюсь одинаково. Составляю список вопросов, примерно представляю, как лучше составить беседу — чтобы не сразу спросить: «Вы убили восемьдесят женщин, как вам не стыдно?»

Такие журналисты тоже есть. И я понимаю, что многим кажется: «Я, я, один из немногих, приду к нему и всё ему скажу, чтобы ему стало стыдно». Нет. Ему абсолютно наплевать, что вы о нем думаете. А вам не наплевать, что вы потом принесете в редакцию. Поэтому вы должны хорошо сделать свою работу, а не пристыдить его за его дела.

Культы маньяков, последователи маньяков, подражатели... Я бы все-таки не стала называть это явление массовым. Конечно, да. В какой-то момент, когда интернет был менее контролируемым, была куча групп во всех странах.

Возможно, это связано с тем, что люди на какой-то стадии своей жизни (кто-то в подростковом возрасте, а кто-то так и не выходит из него) идут против общества.

Это такие нигилисты. «Вот вы все осуждаете, а я буду его превозносить! Потому что...» — и найду причину любую, абсолютно дурацкую. «Потому что он красивый, потому что его била мама или бил отец». Но я бы не стала это называть массовым. Да, такие группы были и есть, и в наших соцсетях, и в американских. Были последователи подростков, которые устроили шутинг в школе. Мы говорим: «Всё это, возможно, люди не очень здоровые», мы рассуждаем, пошли ли бы они по этому пути — но это всё наши спекуляции на тему. Мне кажется, это некий протест против общества.

Зачастую были свидетели. И видели, и можно было избежать преступления. Стоило только сказать, стоило только обратить внимание, вовремя открыть дверь полицейскому.

Ведь что усложняет преступления? Вот представьте: случилось убийство. Явно кто-то перед убийством... ангарский маньяк, буду говорить про него, пошел в магазин и купил бутылку шампанского и бутылку пива. Естественно, его видела какая-то женщина. Потом неподалеку от магазина найдено тело. Полицейский звонит в дверь продавщице или заходит в магазин. Она говорит: «Нет, я не могу, не хочу, потому что вы меня потом затаскаете по судам, я буду ходить как свидетельница, мне не до этого, мне нужно работать, у меня три работы». Ангарск, девяностые годы. Да или любой другой город. У продавца маленькая зарплата, понятно, что нужно где-то еще подрабатывать.

Конечно. Мне как раз интересно скорее не то, как преступник убивает и почему (хотя это тоже, естественно, интересно), но то, как его находят и как потом складываются отношения.

Ты, может, и поймал убийцу и уверен в том, что это убийца. Но нужно принести доказательства в суд. А суду нужны прямые улики, а не косвенные. Это совпадение ДНК, совпадение отпечатков либо признание. Но признание — это не просто что человек написал: «Я признаюсь». Он должен доказать, признание нужно проверить.

Например, человек говорит: «Я убил пятого числа женщину». И у него начинают спрашивать: «А как она выглядела, а во что она была одета, а где это произошло, во сколько». И дальше, если тело было найдено, следователи проверяют: действительно ли она была в это одета и так далее. То есть дальше такой процедурал начинается, когда есть целый список того, что нужно пройти, чтобы доказать преступление. И для меня это суперинтересно. В моей книге, например, главный герой — это не маньяк, а полицейский, который нашел его. Так что, конечно, тру-крайм — это не только маньяки, но и люди, которые их ищут.

К слову, ангарский маньяк не так давно признался в новых преступлениях. Его будут судить еще за три убийства.

Прочитайте также мнение криминолога о том, почему человек решается на убийство. И прочитайте реальную историю Джеффри Дамера — о нем в прошлом году сняли нашумевший сериал.