«Предъявляют, что друзья в наколках». Откровения уральца, которого судят по статье для воров в законе

Житель Верхней Салды Владимир Кузнецов стал первым уральцем, которого судят по статье, придуманной для так называемых воров в законе (ст. 210.1 УК РФ) — занятие высшего положения в преступной иерархии. Громкая операция свердловского ОБОП по задержанию Лиса (прозвище Кузнецова) прошла в начале 2020 года и широко освещалась в СМИ, однако расследование и сбор доказательств затянулись на два года.

Сам Владимир категорически отрицает, что является криминальным авторитетом (смотрящим по Верхней Салде), и считает себя жертвой показухи и палочной системы, поскольку настоящий криминальный авторитет, на которого охотились оперативники, очень некстати внезапно умер в 2019 году.

Публикуем откровенное интервью с Владимиром Кузнецовым перед оглашением вердикта присяжных, которые решат судьбу подсудимого уже через несколько часов.

— В чем конкретно вас обвиняют?

— Дословно в том, что «поддерживал воровские идеи, распространял воровскую идеологию, под этими воровскими идеями сплачивал лиц криминальной направленности, собирал и пополнял воровской общак, распределял его».

— Почему говорите, что доказательств нет?

— Уголовное дело состоит из 45 томов. В материалах уголовного дела, касаемо статьи 210, нет ни одного факта из перечисленных в обвинении. Нет свидетелей, которые бы видели, как я распространял идеологию, сплачивал криминальных лиц или собирал общак.

Есть свидетели, которые ссылаются на слухи, что где-то когда-то слышали. Это невозможно проверить. У них у всех показания как под копирку. Двоих вызвали во вторник [26 апреля] — вообще ничего не смогли сказать. У человека спрашивали: «Вы хоть что-то можете пояснить, если вы рассказали целый лист?» А он [свидетель] даже не понимает, о чем речь. Всё по слухам.

Но зато зачитали показания всех свидетелей, которые уже умерли, потому что им нельзя задать вопросы в суде. Там есть показания такого Слободчикова Виталия, которого я ни разу в жизни в глаза не видел. Мною и защитником было подано около 40 ходатайств об очных ставках с ним — нам во всем было отказано. У меня за время следствия, за полтора года, не было ни одной очной ставки. А потом он умер.

Еще был один засекреченный свидетель, который «знает вообще всё». Давал такие показания, будто он находился со мной рядом везде — всё видел и слышал, но при этом секретный. Когда я подловил его на вранье и расхождении фактов [был в другой колонии], его показания подкорректировали. Мы делали возражения о его рассекречивании, но он якобы меня боится. Хотя тридцать человек спокойно дают показания и не боятся, и ни с кем ничего не случилось.

— Вас прослушивали с 2017 года. Около 80 часов разговоров записали.

— Да, и обратите внимание: за три года записей нет нигде, чтобы меня назвали смотрящим или положенцем. Нет разговоров про общак, идеологию, пропаганду и так далее. Всё, что прослушали из выбранного обвинением — это были разговоры, когда ко мне обращаются мои знакомые за помощью, так как городок у нас маленький.

Допустим, кто-то мне звонил по поводу сына, мы с детства занимались вместе в цирковом коллективе. Жизнь прошла, сейчас у него сын взрослый, двадцать с чем-то лет. Племянник влез куда-то, а его я знаю. У меня с ним отношения только такие, что он выращивает скотину (гусей, уток, свиней держит) и я у него всегда покупал утку или гуся. У него получилось узнать, он мне позвонил. Все мы обращаемся друг к другу за помощью периодически, ничего в этом нету. А решал ли я эти проблемы и просьбы — об этом ничего не сказано.

— Воровские понятия позволяют криминальным авторитетам работать в колонии или на воле?

— Нет, это исключено. Работают так называемые «мужики». Когда я отбывал [наказание] в 2015 году, то работал и, кроме того, еще писал бумагу официальную, что отказываюсь от воровских традиций и буду трудиться. Они сами говорят, что криминальный авторитет должен соответствовать определенным критериям, но, когда я им не соответствую, закрывают на это глаза.

Сотрудники ГУФСИН говорят, что я состоял на профилактическом учете якобы как лидер организованных преступных группировок, как негативно влияющий на осужденных и оперативную обстановку. Но меня поставили на этот учет только перед этапом в ИК-12, на несколько дней. До этого девять месяцев всё было нормально.

Когда я приехал в колонию, меня сразу же вызвал этот Антипенко. Он тогда был начальником ОРБ, и я при нем добровольно написал заявление об отказе от противоправной деятельности на имя генерала-майора Худорожкова. С меня был снят профучет, меня выпустили в промышленную зону, и я там работал в столярке апрель, май, июнь, июль. В июле я попал под амнистию и ушел домой.

И за это время у меня еще были поощрения: два длительных свидания. Одно за добросовестный труд, а второе — за хорошее поведение. Все бумаги есть. А они [представители ГУФСИН] сейчас говорят, что я негодяй законченный. Сплошные противоречия.

— Жена навещала вас в колонии в последний раз?

— Да, приезжала со старшей дочерью.

— А каким еще критериям должен удовлетворять смотрящий?

— Не может быть семьи. А у меня есть жена и две дочки — одиннадцать лет и полтора года. Не должен иметь статус потерпевшего в уголовном деле, а я был признан потерпевшим и давал показания по делу, когда на меня нападение совершили. Последнее абсолютно противоречит всем воровским понятиям, которым должен соответствовать смотрящий и вообще любой криминальный авторитет. Но обвинение это не смущает. Стоит задача — посадить меня по этой статье. Поэтому, когда им надо, они перечисляют воровские понятия, а когда не надо — игнорируют их.

— С Тимуром Свердловским (Мирзоевым) встречались?

— Ни разу в жизни в глаза не видел и никогда не встречался с ним. Он умер, по слухам, осенью 2014 года, я уже находился под стражей в это время.

— В какой момент вы решили изменить свою жизнь, что произошло?

— Это я помню хорошо. Я освободился в 2010 году условно-досрочно из ИК-46. Там мое мировоззрение поменялось.

Освободившись, я познакомился со своей женой, у нас родилась дочь. Я уже давно не занимаюсь этим [криминалом]. Да, я общался, и со мной общались люди всякие. С кем-то в одном отряде работал. Я же судимый. Но при чем здесь общак и пропаганда воровских идей?

— Работали после освобождения?

— Сначала работал на полигоне ТБО, потом устроился в Верхней Туре в регионально-коммунальные системы автослесарем и водителем. Каждый день ездил туда. Потом в другую компанию, водителем до 2018 года. А дальше меня взяли электриком в ЖКХ по четвертому разряду, потому что я учился на электрика.

Но толком поработать не удалось. Почти сразу я ушел на больничный. Меня положили у нас в городе сначала в неврологию, потом сделали обследование — грыжа шейных позвонков и защемление нерва. На скорой меня привезли в Екатеринбург и сделали операцию — поставили импланты на третий и четвертый позвонки. Потом началось следствие по [статье] 210.1, прямо в больнице меня задержали, и начальство меня попросило написать заявление по собственному [желанию]. Так я и сделал.

Такой вот криминальный авторитет — слесарь и электрик. Смотрящий за общаком, у которого нет денег даже на адвоката (в настоящее время Владимира Кузнецова защищает адвокат от государства. — Прим. ред.). Я отбыл всё положенное наказание. Перед законом я чист, перед обществом тоже. Последнее дело — меня вообще там даже не было, но это дело прошлое. Это очень обидно — то, что сейчас происходит.

— У вас инвалидность в итоге?

— У меня после операции перепады давления, страдания спинного мозга после операции. Третья группа по бронхиальной астме, а здесь мне надо каждые полгода быть на обследовании в 40-й [больнице] и каждый раз по новой подавать документы на вторую группу инвалидности по шее. Но я не могу сделать это физически, потому что как освободили — [начались] следствия, суды.

— Суд присяжных — это в чем-то рулетка. Почему доверили судьбу им?

— Это единственный вариант у меня, чтобы добиться справедливости. Профессиональный суд отказал в возвращении дела обратно в прокуратуру. Стало понятно, что решение они уже приняли. Там срок — до пятнадцати лет.

— Жена вас поддерживает? Дети знают?

— Да, жена рядом со мной [в Екатеринбурге], поддерживает как может, а детей мы оставили с тещей и бабушкой. По сегодняшний день скрываем от них [суд]. Может, старшая и понимает что-то. Ей одиннадцать лет. Мы говорим ей, что нам надо по делам. Суд идет — она об этом не знает. Ну, это мы так думаем.

— Хорошо учится?

— Всякое бывает. Четверки, тройки, бывают и двойки, но она исправляет их.

— Один из свидетелей сказал, что в Верхней Салде был другой смотрящий.

— Давайте будем говорить открыто. У нас нет разделения на Верхнюю и Нижнюю Салду, потому что они соприкасаются. Если есть смотрящий — то за обоими городами и еще поселком Свободным. Никогда не было, чтобы здесь был Вася, там Петя, тут Дуся. С 2009 года одним смотрящим на оба города был Попов Александр Александрович по кличке Поп, который умер в 2019 году.

Они [ОБОП] хотели изначально Попова задержать, а он умер и спутал им карты. Это так и есть. Оба города смеются над тем, что со мной сейчас происходит. Смех сквозь слезы. Кого можно схватить? А вон — Володю. Раз я неоднократно судим, знакомые у меня есть везде. И все, кто меня знает, в шоке.

Ранее мы писали, что бывший опер по организованной преступности назвал смотрящим по Салде другого человека.

Судебный процесс подходит к концу. Про его начало мы писали тут. Уже сегодня присяжные вынесут вердикт. Почитайте, что рассказал сотрудник ГУФСИН и какие показания были у живых и мертвых свидетелей.