Как писать в интернете, чтобы тебя не посадили. Интервью с лингвистом, который разбирал по буквам проповеди Сергия и посты «ловца покемонов»

Судя по последним законам, каждое словечко, нечаянно оброненное не только журналистом или блогером, но и любым пользователем соцсетей, может довести до судебной скамьи. В общем, слово не воробей. Поймают и тут же посадят.

С Анной Плотниковой мы разговариваем как раз обо всех этих судебно-разговорных коллизиях и жанрах. В фигурантах дел, так сказать, самые громкие имена российской современности. От блогера Соколовского, прославившегося своими покемонами, до батюшки Сергия, прогремевшего на всю страну. Обсудили также дело Навального и Pussy Riot.

— Что вообще такое лингвистическая экспертиза? Как она проходит?

— Она проходит в соответствии с требованиями федерального закона о государственной судебно-экспертной деятельности в России. По-другому быть не может, потому что это деятельность на стыке лингвистики и юриспруденции. Эксперт-лингвист получает материал. Может быть, статью в газете, частное письмо, листовку, плакат, фильм. Объектов судебной экспертизы много, ведь мы имеем дело с текстами.

В общем и целом лингвист сидит в своем кабинете, исследует материал, используя не только словари, но и современные инструменты. Корпус текстов, программы для экспертизы звучащей речи, позволяющие идентифицировать человека по голосу. На основе проведенного научного исследования эксперт приходит к выводам.

— У вас есть книга «Конфликтная коммуникация в аспекте судебной лингвистики». Это, по сути, руководство судебным экспертам. Существуют ли методики проведения судебной экспертизы?

— Судебная лингвистика в России возникла в 90-е годы. Ее возникновение было связано с социальным заказом, обусловленным возникновением множества речевых конфликтов в публичной политической и общественной коммуникации. Если сначала это были дела об оскорблении, о защите чести и достоинства деловой репутации, то затем эксперт-лингвист стал участвовать в проведении экспертиз по делам о противодействии экстремизму и терроризму. Дела о мошенничестве, вымогательстве, взятке — здесь тоже экспертные знания оказались востребованы.

Примерно с середины 2010-х годов появляются отделы лингвистических экспертиз уже в государственных судебно-экспертных учреждениях. Судебная лингвистика становится отраслью судебной экспертизы, такой же, какими с незапамятных времен были почерковедческая или дактилоскопическая экспертизы. Со становлением отрасли выходили и выходят работы, статьи, монографические исследования. Если говорить обо мне, то эта книжка, конечно, научная монография, но вообще я являюсь автором именно методик проведения судебно-лингвистической экспертизы. Методики утверждены, по ним проводят экспертизы по всей России.

— Можно ли утверждать, что в судебной экспертизе есть доля субъективных мировоззрений лингвиста, от которых он и отталкивается?

— Такого быть не должно, потому что тогда это становится просто анализом текста, его интерпретацией. Я сторонник того, чтобы методы судебной лингвистики формализовать. Именно это и обеспечивает доказательность экспертного заключения. В своих методиках я стараюсь очень четко прописать критерии, диагностические комплексы, в которых разграничивается, например, утверждение и мнение. Экспертное исследование должно быть верифицируемым, то есть другой судебный эксперт может проверить мои выводы. В анализе не должно быть субъективности.

— Раз не должно, то откуда споры, суды? Разные взгляды лингвистов на судебные дела?

— Это происходит по нескольким причинам. Во-первых, недостаточно разработанная система методической базы, потому что судебная лингвистика — это молодая отрасль. Во-вторых, история ее формирования отличается от истории всех прочих экспертиз. Судебная лингвистика возникала внутри вузов, и преподаватели пытались анализировать текст исходя просто из своих научных знаний, не понимая юридических тонкостей. И, конечно, тексты зачастую допускают вариативность интерпретаций. Если у текста, который мне дали для анализа, есть несколько вариантов, я считаю необходимым представить их все.

Были дела и поинтереснее покемонов

— Все знают о деле блогера Соколовского с его покемонами в церкви, в котором вы тоже принимали участие на стороне защиты. Были ли разбирательства куда интереснее, чем дело этого блогера? И, может, не получившие широкой огласки?

— Я проводила экспертизу — это, конечно, тоже громкое дело — по банде адвоката Василия Федоровича. Он обвинялся в организации убийств, обвинен, получил двадцать четыре года строгого режима. Дело было связано с 282-й статьей Уголовного кодекса.

Принимала также участие в ряде экспертиз по выступлениям схиигумена Сергия.

Фактически каждый год происходят какие-то интересные дела, экспертные ситуации. Не всегда за этим стоит известная личность. Не бывает двух одинаковых экспертиз. Каждая экспертиза в чем-то уникальна, и, даже если это конфликт двух соседей, которые не поделили тропинку в коллективном саду, они используют речевые средства, которых не было в других экспертизах. Это конфликт, который имеет свое развитие, свой сюжет. Каждый раз эксперт оказывается в новой коммуникативной ситуации, которую нужно исследовать.

Очень много дел было с журналистами, со СМИ, они постоянно попадают в поле зрения судебных лингвистов. Материалы журналистов зачастую провокационны, вряд ли они будут писать только о хорошем, о наших достижениях. Любая критика в адрес любого человека зачастую воспринимается им негативно, и, естественно, происходят судебные разбирательства.

— Как статья об оскорблении чувств верующих или о разжигании межнациональной розни соотносится с тем, что у нас свобода слова в стране?

— 282-я — о разжигании — становится, к сожалению, политизированной. Тем не менее в диспозиции этой статьи действительно серьезное деяние. Национализм — это страшная вещь. Когда такие материалы оказываются в производстве эксперта, то он находит лингвистические или — совместно с экспертами-психологами — психологические признаки возбуждения вражды по отношению к группе лиц в связи с национальностью.

Что касается статьи об оскорблении чувств верующих, то можно подумать, что эта статья дублирует 282-ю, потому что там тоже речь идет о религиозной вражде. Она была введена после дела Pussy Riot, которых судили за хулиганство, потому что тогда 148-й не существовало. У статьи сложная судьба. Безусловно, есть ситуации, когда речь ведется именно об оскорблении религиозных ценностей. Хотя я крайне редко что-то такое находила. Один раз это было дело иркутского суда, когда, действительно, были именно унизительные оценки религиозных святынь, ценностей христианства.

За оценки судить нельзя

— Нужно ли судить именно за оценки? Не за пропаганду, а за выражение мнения. А за оскорбление?

— Если человек размещает материалы в социальных сетях, они становятся доступными широкому кругу лиц. Являются ли оскорблением какие-то слова, решает только суд. Я, как лингвист-эксперт, могу решить вопрос об унизительной оценке. Унизительная оценка всегда связана с понижением социального статуса лица. Как только в высказывании появляется смысл неравенства («ты мне не равен, поэтому не заслуживаешь хорошего отношения»), появляется унизительная оценка. В статье, которая сейчас перешла в административный кодекс, говорится еще и о неприличной форме высказывания, то есть в первую очередь нецензурных словах и выражениях, которые отсутствуют в академических словарях литературного языка и связаны со сферой телесного низа.

— А на лингвистов есть давление со стороны политических сил? Это вообще возможно?

— Нет, давления никогда нет. Может, кто-то бы и попытался надавить, но надавить на меня как на эксперта точно невозможно. В том же деле Соколовского я пришла к тем выводам, которые следовали из проведенного анализа. Мои выводы, как эксперта, не зависят от моих политических, религиозных взглядов, предпочтений. Эксперт должен быть беспристрастным и объективным.

— Как вы относитесь к феминитивам?

— Феминитивы в языке существуют, некоторые существуют давно. «Учительница», например.

Может, только в шутке, в игре. Если это окажется востребованным, то язык феминитивы примет и они останутся с нами на долгие годы. Мы не можем управлять языковыми процессами. Тем не менее лингвист может выступать тем человеком, который формирует языковой вкус. Лично я феминитивы нового типа не использую.

— Когда люди сравнивают лингвистику с ракетостроением, то приходят к выводу, что лингвистика никак не развивает человечество и вообще бесполезна. Можете опровергнуть?

— Уже наш разговор о судебной лингвистике доказывает, что наука важна. Особенно практическая ее часть. Бывало, что вы ищете что-то в интернете и не знаете, как сформулировать вопрос? Вводите, казалось бы, случайный набор слов, а компьютер вам находит то, что нужно. Находит потому, что за созданием поисковых алгоритмов стоит работа лингвиста. Преподавание иностранного, родного языка, создание словарей, понимание того, как устроена наша речевая деятельность, изучение детской речи, языковая политика.

Лингвистика — это не монолитная наука, а многообразная. Она, конечно, не менее важна, чем дисциплины технического характера, потому что мы живем в информационном обществе, в котором нет сфер жизни вне коммуникации. На филологическом факультете УрФУ мы готовим лингвистов, в том числе лингвистов-экспертов. С двадцатого года у нас появилось направление «Судебная экспертиза». Я являюсь руководителем программы «Речеведческая экспертиза», обучаясь по которой, студент получит сразу два диплома: юридический и лингвистический.

В свое время я сама выбирала между юриспруденцией и филологией. Выбрала филологический и не пожалела. Судьба сама привела меня к правовой сфере. Я вообще придерживаюсь такой позиции, что первое образование у человека должно быть фундаментальным. Можно, конечно, пойти в училище, это всё хорошо, если человек хочет получить рабочую профессию. Но университет не дает профессию, университет дает образование.

— Неужели судебная экспертиза — это настолько массовое явление, что вы создали целое направление?

— Да. На Урале экспертиза активно развивается. И у нас в Екатеринбурге, и в крупных городах, и даже в области хотят сделать подразделения, где бы могли работать судебные лингвисты-эксперты. Если раньше только эксперты-дактилоскописты могли работать на местах, то теперь и судебный лингвист становится востребованным. В Екатеринбурге много негосударственных судебных учреждений, в тех же СМИ эксперты могут работать, проверяя тексты на соответствие правовым нормам.

— А идут ли люди в эксперты, чтобы продвигать симпатизирующие им политические силы? Провластные, оппозиционные? Помочь своим, так сказать.

— Когда я учу студентов, я говорю им, что самое главное в профессии эксперта — независимость. Как известно, состязательность — основа судебного процесса. Лингвист в определенном смысле — это настоящий третейский судья, он не должен быть «за наших» или «за ваших». Он должен быть за знания.

«Наука, закон, истина» — вот такой слоган в Центре судебной экспертизы. Это важные составляющие экспертной профессии. Правозащитники часто ошибаются, когда в экспертах видят людей, которые поддерживают только политику власти. Это неправда. Как эксперт, я стараюсь быть абсолютно независимой от политики, и надавить на меня невозможно.

— То есть судебная лингвистика — это самая справедливая отрасль в российском праве?

— На самом деле, я не общаюсь с теми людьми, материалы которых я читаю. Я не знаю, кто эти люди, какие позиции они отстаивают. Все, что у меня есть, — это текст. Я не работаю на следствие, я не работаю на суд, я не работаю на адвокатов. Я работаю на доказательство лингвистически правильной позиции.

Мы попросили эксперта дать несколько советов всем, кто пишет посты или комментарии в соцсетях, чтобы с их репликами потом не разбирались в суде лингвистические эксперты.

• Первым делом, конечно, нужно подумать, прежде чем начать писать. Осмыслить фразу. Особенно если вы используете в ней грубые слова. Необходимо нести ответственность за сказанное (на этом этапе пока еще не уголовную). Слово не воробей, как говорится.

• Если человек не уверен в своем утверждении, то лучше свою неуверенность обозначить. Оформить фразу как предположение, а не достоверный факт. Особенно этот совет полезен журналистам.

• Если же вы уверены в утверждении, то хорошо бы иметь документальное подтверждение тому, что вы пишете. В этом случае шансы, что на вас подадут в суд, уменьшаются в разы.

• Конечно, следует соблюдать банальные правила поведения. Даже в либеральной интернет-коммуникации не стоит хамить, использовать нецензурную брань. Будьте вежливы.

• Не стоит обобщать. То есть переносить характеристики одного лица на целую группу — религиозную, национальную или социальную. Часто это чревато последствиями.
  

Также прочитайте, что Анна Плотникова говорит про самые частые ошибки в речи екатеринбуржцев.

Об особенностях уральского говора и о том, можно ли исправить оканье намеренным «аканьем», мы говорили с доктором филологических наук Марией Рут.