«Пусть делает что хочет, я ее уже разлюбил»: ответ уральского математика, обвиненного женой в педофилии

Год назад, осенью, в Екатеринбурге задержали математика Александра Калымова (имена героев изменены. — Прим. ред.). Его бывшая жена Мария обвинила его в сексуальных домогательствах по отношению к их пятилетней дочке Лизе. Накануне женщина впервые дала откровенное интервью о том, как разрушалась ее семья. И Александр на него ответил.

Маша говорит, что не препятствовала моему общению с Лизой. Но почти все наши споры с начала 2017 года по октябрь 2019-го были не про имущество, а про то, сколько времени я могу проводить с дочерью! Краткое содержание наших с Машей отношений за эти почти три года: Маша изо всех сил пыталась постепенно сократить мое время с Лизой, а я (безуспешно) боролся за то, чтобы хотя бы сохранить то, что было.

Как только она переехала, это «приходи каждый день» трансформировалось в «не больше трех раз в неделю». За все последующие почти три года она ни разу не позволила мне приходить чаще! Лишь в этом году из переписки Маши с ее подругой Юлей я узнал, что уже тогда, в 2017 году, она строила планы по сокращению моих посещений и лишению меня родительских прав (что подтверждают фотографии ее рукописных записей)! После она полгода вообще не пускала меня к Лизе.

У бывшей жены есть рукописные конспекты с планом — тремя последовательными способами от меня избавиться. В начале 2018 года на нашей общей квартире я сфотографировал эти бумажки, ушел. Дома прочитал и обалдел: там она прописывала план действий по лишению меня прав на Лизу. И она пыталась реализовать все три способа от меня избавиться.

Первый — через неуплату алиментов. Я их не платил, ведь мы не развелись. Потом перечислял, после развода, но она мне их возвращала. Еще мы предлагали Маше трехкомнатную квартиру в обмен на ее долю в нынешней квартире. Она пыталась прибедняться, что ей негде жить. Но от предложенных вариантов бывшая жена отказалась. В конспектах было написано «не соглашаться на долю на Малышева, потому что тогда будет участвовать опека». Она [доля] бы была как алименты на Лизу, и продать ее было бы нельзя. Маша вела переговоры больше года, она была тактиком, умела тянуть время.

Вторая идея, которую она реализовывала, — через необщение. Она пыталась оформить меня как плохого отца. Якобы я не пытаюсь связываться с ребенком. И с марта по сентябрь 2018 года она меня к Лизе не пускала. Потом, когда дело уже шло к разводу, я успел сфотографировать еще одну бумажку. Там было написано, в каких выражениях надо учить Лизу хранить секреты от меня. Там же я увидел частично подписанный акт о непосещении отцом ребенка, подписанный ее мамой и двумя подругами.

Самое обидное, что Маша выставила меня перед дочкой каким-то преступником и обманщиком... Она просто считает, что я не прихожу, потому что не хочу. Я пообещал Лизе, что — пускают меня, не пускают — мы будем видеться. Она была очень счастлива, когда услышала, у нее даже лицо будто осветилось...

Третьим способом был развод. Она стала писать на меня заявления в полицию. Первое было в конце марта. Я только после связал это с тем, что мне тогда Лиза рассказала. Маша объясняла ей, как полиция ловит преступников, рассказала про то, как ее когда-то ограбили на улице. И вдруг Лиза мне эту историю выдает. Она боялась всех потом, у нее повышенная тревожность. Зачем Маша ей все это рассказала? Лизе тогда было четыре годика. Видимо, потом она бы рассказала, что папа criminal (преступник) и сидит в prison (тюрьме).

Судимости бы было достаточно, чтобы лишить родительских прав. В августе 2019-го она написала следующее заявление — о том, что пошла в опеку спасать Лизу от меня. Мне помогли в опеке составить условия по порядку общения с ребенком, одним из них было — предупреждать о каждой поездке за месяц.

В Кировскую опеку по поводу Лизы первым обратился я, а не Маша, как она утверждает, в последней попытке досудебного решения вопроса о порядке своего общения с ребенком. По совету гражданского юриста. Когда она узнала об обращении после звонка сотрудницы опеки, 20 августа 2019-го, она в этот же день побежала к участковому и написала на меня заявление.

В августе и сентябре, когда мы с юристом готовили иск об определении порядка общения с ребенком, я изо всех сил старался организовать нам с Лизой диагностику детско-родительских отношений. Но Маша неожиданно забрала дочку в Турцию. После я видел Лизу всего два раза — пока Маша не перестала меня к ней подпускать.

Часто после общения с Лизой я не уходил сразу, это правда. Стоял на пожарной лестнице. Во-первых, я успокаивался. Сразу домой ехать я не мог: мои уходы часто сопровождались скандалами с Машиной стороны и просьбами остаться — с Лизиной стороны. После этого мне нужно было время, чтобы прийти в себя.

Во-вторых, по совету семейного психотерапевта я вел дневник. Поэтому часто писал на подоконнике в подъезде в дневник «по свежим следам».

Юрист мне подсказала брать диктофон и записывать все взаимодействия на диктофон. Это быстро стало привычкой — говорил вводную часть с датой у дверей на смартфон, стучал и заходил. Записи были разными, бывало, что писал полдня. Но совет с диктофоном был очень кстати. Потом я даже стал снимать наше взаимодействие с Лизой, опять же по совету юриста, на видео. Снимал со стороны, как мы книжки читаем, играем.

Обвинение в педофилии

В сентябре она перестала меня пускать. Я понял, что пора готовить иск, оставалась всего пара дней до его готовности, а потом меня задержали...

Маша якобы сняла на видео какие-то сексуальные действия еще в августе. И на допросе она сказала, что в тот же день посмотрела его. А потом спокойно полтора месяца меня пускала к Лизе, позволяла проводить время вместе, ходить в бассейн, на другую квартиру, на дачу и вела переговоры насчет квартиры... Если бы мне казалось, что мою дочь кто-то растлевает, я сразу бы побежал писать заявление об этом в полицию. А она написала про какие-то аллергенные продукты, как я ехал за ними на машине, когда они гуляли по улице Гагарина (а мы живем на одной улице)... И ни слова про подозрения.

Очная ставка была в мае. Машу прямо спросили, почему она не написала через три недели после происшествия, почему не упомянула. Она ответила, что рассказала, когда посчитала нужным. Юрист Маши за два дня до моего задержания предлагал встретиться, чтобы получить хорошие условия по квартире для Маши. Это же странно — ребенка растлевают, а она думает о квартире!

Читал все переписки

В 2005-м у Маши пропала вся база данных: почта, научные наработки... И наши компьютеры после этого перекидывались бэкапами автоматически. Даже когда стали жить отдельно, программа продолжала работать. Не только у меня был доступ к ее данным. У нее была моя почта и, например, файлы с моими расходами, которые она потом использовала против меня.

Маша, кстати, жаловалась в интервью: «Он всю мою почту читал!» Но многие вещи исходя из здравого смысла были понятны. А что-то рассказывала Лиза. Как-то раз она мне рассказала, что они поедут на море с мамой. Я написал Маше: «Куда вы собираетесь ехать, на какое море? Почему я ничего об этом не знаю?» Она мне ответила, что все это ерунда, что денег у них нет и Лиза все придумала, потому что ей хочется на море. А через неделю она мне заявляет: «Ой, счастье произошло! Совершенно случайно купили горящий тур и через полтора дня уезжаем на море!» Зачем было врать? Очевидно же, что они собирались и Лиза мне не соврала. Не использовал я прослушки, дочь сама все мне рассказывала.

Мы с Машей использовали менеджер паролей KeePass, это была одна база паролей, в которой хранились и мои, и ее пароли. Когда мы поменяли пароли, все это прекратилось. У меня нет ее переписок за 2019 год. А за предыдущие я не читал до выхода из СИЗО.

Во-первых, это Маша не пускала меня в эту квартиру больше двух лет и двух месяцев. Она прожила там с конца декабря 2016-го по 8 марта 2019-го. Во-вторых — как я мог выгнать Машу с Лизой оттуда, даже если бы хотел (чего я не хотел!), если квартира была куплена в браке и не поделена, а мы все трое (Маша, Лиза и я) в ней прописаны?

Что я действительно говорил Маше, так это то, что после развода она не сможет уже бесконечно выгонять меня из квартиры, где я имею право жить. Ее же и тем более Лизу я никогда из квартиры не выгонял. Вся наша с Машей переписка была в мессенджерах WhatsApp и Signal, так что легко проверить, выгонял я ее или нет.

И я уж точно никогда не говорил, что в квартире ей принадлежит только туалет! Тем более что одна пятая от 93 метров — это 18,6 метра, а это, в свою очередь, как минимум одна из комнат. Никак не только туалет.

Маша подала на развод в конце декабря 2018-го. В середине февраля 2019-го состоялось первое заседание. По совету юриста я попросил время на примирение, надеялся если не примириться и избежать развода, то хотя бы договориться с Машей за это время по спорным вопросам в досудебном порядке, чтобы избежать, во-первых, денежных затрат на суды и юристов, во-вторых, временных затрат и, в-третьих, нервных затрат. Суд выделил нам два с небольшим месяца из максимальных трех возможных по закону.

Когда 15 апреля состоялось следующее судебное заседание, то у нас с Машей не был решен ни один из трех вопросов: ни алименты, ни порядок общения с ребенком, ни раздел имущества. И если бы я действительно хотел «не дать Маше развод», как она говорит в интервью, то на вопрос судьи я бы ответил, что эти вопросы не решены, и тогда развод бы не состоялся! Маша ответила так же, и наш брак был расторгнут, решение вступило в законную силу в середине мая 2019-го.

У Маши была нездоровая привязанность к Лизе, «симбиоз» с ней! Она носила Лизу на себе (в слинге, затем в переноске-кенгуру) все первые года полтора. При этом она не давала никому (ни мне, ни моим родителям), кроме себя, гулять с Лизой и возить ее в коляске. Лиза как раз пыталась сепарироваться от мамы, но та ей не давала.

Она кормила Лизу грудью до пяти лет и полутора месяцев! Перестала, когда узнала, что я обратился в опеку (поняла, что в суде это будет выглядеть не очень хорошо для нее). До того же возраста (дальше я уже не знаю) Маша спала вместе с Лизой: на одном большом матрасе, под одним большим одеялом, зачастую (обе) голышом.

То, что они собираются в США, видно из выдержек переписок. Там Маша пишет Энди, нашему работодателю, с которым мы общались около 15 лет, что Лиза рассказала мне про поездку в Америку... Наверное, Лиза и правда что-то упоминала, но я мог не обратить внимания. Но когда в 2019 году Лиза заговорила про маминого друга, который живет в замечательном теплом месте (Калифорнии), я забеспокоился.

— Как думаете, чем все кончится?

— Уже не знаю. Раньше у меня была надежда, что все кончится хорошо. Но это не случится так просто. Правоохранители могли бы быть «все в белом», установить, что я действительно невиновен, и прекратить дело. Но я не обвиняю никого из них, они должны были изучить такое серьезное обвинение. Но если они изучили доказательства невиновности и все равно продолжают... Не знаю.

Я могу понять, что Маша хочет что-то сделать со мной. Но за Лизу и родителей очень обидно. Маме семьдесят, отцу шестьдесят пять, «замечательно» юбилей отпразднуют. Папа у меня болен онкологическим заболеванием... Эта история точно им жизнь на несколько лет укоротила.

Мои друзья собирали подписи тех, кто готов меня поддержать. Человек сорок подписали за меня петицию среди сотрудников университета. Эту петицию направили Куйвашеву и Путину. И на Change.org есть петиция в мою поддержку, она на имя генерального прокурора.

Я всегда хотел детей, и не одного, еще лет за десять уговаривал Машу. А в 2004 году она аборт сделала, мне не удалось ее тогда отговорить. Когда родилась Лиза, я был на седьмом небе от счастья и перестал обращать внимание на все остальное. В своих конспектах она писала, что хочет все решать сама, что ей не нужен чужой человек в жизни, что я им не нужен.

Ранее мы публиковали письмо Александра из СИЗО, в нем он высказывал свое мнение об обвинениях бывшей жены. Подробности истории математика можете прочитать в этом тексте. В январе 2020-го Кировский районный суд отпустил Калымова под домашний арест. А в июне — выпустил и из-под него, так как он не представляет опасности для общества. Но Александру запретили видеться с женой, ее мамой и Лизой.