«Били и требовали признаться, что я наркобарыга»: история парня, которого отпустили из зала суда

Мы встретились с ними в кафе в центре Екатеринбурга: мама, сын, адвокат. Название кафе было символичным — «Мамуля». За столиком у окна они отмечали победу. Недавно Сергея (имя героя изменено. — Прим. ред.), которому грозило 15 лет колонии за сбыт наркотиков, освободили из зала суда.

Ольга — успешный психолог. Говорит, что как специалист все знает про зависимости. По иронии судьбы ее собственный 22-летний сын Сергей подсел на синтетические наркотики. В сентябре прошлого года его обвинили в распространении наркотиков. За последний год его мать сменила шесть адвокатов, и все они уверяли, что сын будет сидеть и единственный выход — признать вину. «Но он невиновен!» — говорила она защитникам. Сейчас Ольга уверяет нас, что адвокаты в сговоре со следствием, судьей и прокуратурой. Поэтому на честную защиту в Екатеринбурге рассчитывать не приходится.

Если раньше подобные уверения родителей, не готовых признать, что у ребенка есть проблемы с наркотиками, вызывали в лучшем случае скепсис — мол, конечно, все они там «невиновные», — то история с Иваном Голуновым показала всем, как легко сфальсифицировать доказательство и попасть за решетку по «народной» 228-й статье, по которой сидит почти каждый второй заключенный в российских колониях. Сергею повезло: благодаря маме и адвокату его освободили из зала суда.

Мать: «Адвокат предложила заплатить два миллиона за свободу сына»

— Сын позвонил мне с неизвестного номера: мама, меня задержали, я в отделении. «Что случилось, за что?» — я ничего не поняла. Спросила: адвокат есть? Дай трубку адвокату. Но адвокат отказалась со мной разговаривать. Передал, к какой адвокатской конторке она относится, что нужно срочно ехать туда. Я сорвалась и поехала. Это была моя ошибка, родным нужно всегда ехать в отделение полиции. Я приехала в контору, адвоката еще не было. В конторе я выяснила, что сына обвиняют в распространении наркотиков. Через два с половиной часа приехала назначенный адвокат моего сына. Говорит: все сложно, я не буду его защищать, я сделала все что могла. Я кричала: не может быть, это провокация. Вышла заведующая адвокатской конторой, вместе с другими сотрудниками начала уговаривать не брать платного адвоката: «Он вытянет все деньги, а мы за 50 тысяч все вам сделаем».

Они в открытую мне говорили: его все равно посадят. И это люди, которые должны защищать! Я говорила — надо доказывать невиновность. А они: бесполезно. Вместе с другим адвокатом из этой же конторы мы поехали в отделение. Одновременно по телефону через знакомых я искала платного адвоката. Через знакомых я и узнала: оказывается, когда человека «берут» по таким статьям (за наркотики), обязаны провести экспертизу, выяснить, в каком состоянии он находится. Показания, взятые у человека в состоянии наркотического опьянения, никакой юридической силы не имеют. Приехавшая со мной адвокат, которую пустили к сыну, так и не стала требовать экспертизу. Ее провели только при третьем адвокате, платном, который наконец приехал в отделение. Медицинское освидетельствование показало наркотическое вещество в крови, зафиксировали травмы головы и побои.

Я уверена, что, имея по 25 лет практики, работая в этом городе, адвокаты не могли не знать, как все правильно сделать для защиты. Но почему они так не сделали — это я поняла позже… Через какое-то время мой адвокат сказал: просили передать, если сын не будет себя правильно вести, то из него девочку сделают. Потом стал мне предлагать отдать деньги, сначала это была единица с шестью нулями, потом двойка с шестью нулями. Он не говорил, кому именно эти деньги. Причем второй раз он уже не стесняясь предлагал мне это при свидетеле — моей подруге. Мы отказались. Всех адвокатов я искала через знакомых, это были очень статусные дорогие юристы. Средний гонорар — 200 тысяч. Я работала на них, продала машину, мне помогали друзья и знакомые, которые не отвернулись от нас.

Адвокат, которая была четвертой, мне очень понравилась. Со мной она хорошо разговаривала. А сын мне писал: мама, ты ей доверяешь, а она не дает мне себя защищать, что происходит? Она мне объясняла: это ему в камере наговорили, главное, что у нас есть понимание. Я поддерживала, потом зацепило: ведь сын сидит в тюрьме, не я, это у них должно быть понимание. Потом случайно увидела, как она общается с оперативниками. При ней получилось, что дело переквалифицировали на 5-ю часть 228-й статьи. Это сбыт в особо крупном размере. Приговор: от 15 лет до пожизненного. Я снова начала искать защитников.

Очередная была звездой СИЗО, ее знал весь конвой. При ней в обвинительном заключении появились новые страницы. До этого там был пробел, не было показаний о том, как сын фасует, взвешивает. И вдруг, когда приходит адвокат, в деле появляется новое обвинение, где он рассказывает все подробности!

И адвокат убеждает сына и меня, чтобы Сергей все это подписал. Шантажирует: пусть тогда сам себя защищает. Я в отчаянии: у меня денег уже нет, сил уже нет! И мне внезапно дают свидание. Помню, как мы общались через стекло, через трубку. «Сережа, подпиши!» Он плакал: мама, я этого не делал. Вы спрашиваете, почему так себя ведут адвокаты, вступая в негласный договор со следствием и судьей? Мое мнение: они не хотят ругаться со следователями, им еще в этом городе работать. Адвокат меня готовил к срокам: «Наверное, лет восемь». То есть тактика защиты — сделать статью потяжелее, чтобы потом дали меньше. А родные потом еще и благодарны за такую «защиту». Всем хорошо: и следователям, и адвокатам. У одного из моих адвокатов был подзащитный с восемью килограммами наркотиков, его освободили из зала суда. Можно только догадываться, как это получилось: наверняка те же суммы с шестью нулями.

Последнего защитника я нашла через интернет — из Москвы, бывший прокурор. Он согласился приехать в Екатеринбург на один день, чтобы помочь нашему адвокату выстроить линию защиты. Но прежняя адвокат отказалась работать с кем-то, отказалась от нас прямо на заседании.

Сын: «Настоящие барыги откупаются в суде»

— После расставания с девушкой у меня был эмоциональный срыв, из него я выходил с помощью наркотиков, к сожалению. Да, в тот день я был невменяем. Я употребил, вышел на улицу из квартиры своей девушки. Сама девушка была в отъезде, у меня были ключи.

Все были без формы, в гражданском. Первая мысль — грабеж. Меня закинули на заднее сиденье и спросили: «Где наркотики? Мы знаем, что ты торгуешь! Веди в квартиру». Я до последнего думал, что это местная братва. Наконец, когда сказали: мы сейчас сами придем, тебя отвезем в отделение, тогда я понял, что это полиция. Меня били по голове. У меня в крови на тот момент был наркотик, весь мир по-другому воспринимался. Наркотик психоделический, в десять раз усилены все ощущения: и эмоциональные, и тактильные. Это было страшно, адекватно оценить ситуацию я не мог. Квартира, в которую они хотели попасть, была моей девушки. Очень хорошая девушка, правильная. Она все-таки была против наркотиков, пыталась меня остановить. Потащили наконец в ее квартиру. Зашли туда с сумками, один при этом держал меня в коридоре. Через пятнадцать минут зашли мы, и уже в квартире они начали обыскивать. Прямо посреди квартиры на видном месте, на гладильной доске, лежали подкинутые улики: весы, наркотики. Я употреблял, да, но никогда не занимался распространением! Меня раздели, поставили на колени, руки за головой, специально, чтобы сломать. Потом пошли за понятыми, мне дали одеться. Потом отвезли в главк (главное управление по контролю за оборотом наркотиков) на Степана Разина. Там меня избивали, чтобы я подписал признание (в настоящее время в прокуратуру поданы жалобы на фальсификацию улик и на побои — превышение полномочий. — Прим. ред.). Я подписал. Я был невменяем, плохо понимал, что происходит.

Я провел в СИЗО больше года. Что за люди сидели со мной? Да обычные люди. Барыг сейчас нет. В том понимании этого слова, которое было еще со времен фонда «Город без наркотиков». Все эти цыгане, таджики, узбеки — они все сидят. Распространением занимается обычная молодежь. Это тренд такой у них — употреблять, «закладки» делать, веселиться по клубам. Оперативники берут людей с небольшими объемами или таких, как я, обычных потребителей, нами закрывают статистику. Я сидел с человеком, который маме хотел с ипотекой помочь. Ему дали семь лет. Зато, говорит, помог. Он барыга? Серьезный барыга, торговец, был только один за время, что я сидел в камере.

Кто платит, тот уходит. По моим ощущениям, статистика такая: из десяти человек, которые идут по 228-й, только двое — настоящие, серьезные барыги, у которых много денег, большие объемы продаж, мерседесы, «лексусы», любовницы, квартиры. Остальные так, по глупости, подработать решили. Они не чувствуют ответственности за то, что распространяют, оправдывают себя мыслью: ну я же первый раз не предлагал, не подсаживал, он сам пришел.

Другой сокамерник рассказывал: шел с другом, проходя мимо леса, отошел справить нужду. Подбегают полицейские из засады, кладут свертки в руку, заматывают скотчем. Привозят в отдел. Разматывают при понятых. Парни уверяют, что даже не потребители. Да, все говорят, что невиновны. Но, мне кажется, ему можно верить. Парень сидел перепуганный, в шоковой ситуации, думаю, он говорил правду. Он еще это рассказывал при бывалых сидельцах, тех, кто лет двадцать по тюрьмам. Вот при таких людях врать не рекомендуется, они сразу считывают ложь.

Как-то в изоляторе встретился парень — божий одуванчик, восемнадцать лет. Получил девять лет строгого режима. Зашел во «ВКонтакте» на страницу, видимо, нашел объявление о быстрой подработке, вступил в группу. Молодежь вот такая же там. Взяли паспорт. Возможно, страницу вели оперативники. День-два следят, девять «закладок» кто-то делает, на десятой — арест. Шикарные дела! Когда оперативники сами создают группы, чтобы задержать побольше, повысить статистику.

Я, когда меня освободили, недосчитался носителей, флешки, сим-карт. Деньги, 20 тысяч, которые были оставлены на аренду квартиры, я должен был отдать хозяину, — пропали! Да у всех, с кем я сидел, у всех, у кого статья была связана с торговлей, — пропали деньги: биткоины, Qiwi-кошельки, все очищено. Предлагают сотрудничать со следствием — разблокируй телефон. А там банковские карты. И никто ничего не докажет. На мой взгляд, никакой реальной борьбы с наркотиками нет. Это профанация! Сейчас я собираюсь получать юридическое образование, чтобы бороться с подобным бесправием и произволом.

Адвокат: «Настоящий барыга неприкасаем»

Адвокат Владимир Костюшев из Москвы был последним защитником Сергея. Бывший прокурор с гордостью признается, что за много лет работы в прокуратуре города Иваново он не осудил ни одного невиновного. Мама Сергея нашла его сама, без знакомых, через интернет. Это был их последний шанс.

— Ольга позвонила накануне Нового года. Начала рыдать в трубку. Я никуда не собирался лететь в тот момент, даже новогодний отпуск не стал отмечать — устал от разъездов, хотел выспаться. Но, так как в деле были грубейшие нарушения законности, я вылетел в Екатеринбург, на суд.

Этого просто не может быть. Договорились, что прилечу на один день — помочь выстроить линию защиты основному адвокату. Я не сторонник игр со следствием: мы дадим ему меньше за признательные. «Давайте под следствие подстроимся» — это не ко мне. Если виновен — надо искать смягчающие обстоятельства. Если невиновен — зачем признаваться в том, чего не совершал? Для статистики? Так у защитников должна быть разная статистика с полицией!

Хотя подобная ситуация в судах — это типично не только для Екатеринбурга. Помню недавний случай из своей практики: я защищал парня, также обвиняемого по 228-й статье. Для меня очевидно: он потребитель, а не сбытчик. В районном суде Подмосковья прокурор возмущалась, что мой подзащитный не согласен за признание на четыре года жизни в колонии. Мама подсудимого тоже говорила — сын невиновен. Приговорили тогда парня к девяти с половиной годам колонии строгого режима. В суде второй инстанции по нашей жалобе парня отпускают из зала суда. Действия суд переквалифицировал на «посредничество в приобретении наркотиков», и, учтя время пребывания в СИЗО, освободили. Учитывая обвинительный характер нашего правосудия, это можно считать оправдательным приговором.

То, что сейчас происходит, — это не борьба с наркотиками. Вспомните, когда мы последний раз видели новости: задержан и посажен транснациональный наркоторговец. Да нет такого! А погоны получать надо, надо делать раскрываемость, выполнять план. А если задержат реального барыгу, который реально торгует наркотиками, оптом, — на чем они статистику делать будут?

Один барыга — одна палка (система «показателей раскрываемости» называется в МВД «системой палок». — Прим. ред.), а палок надо много. Вот и сидит полстраны, молодые парни, все якобы дилеры. Да, я с такими фальсифицированными делами сталкивался, еще когда работал в прокуратуре, с конца девяностых. Но такого размаха, как сейчас, конечно, не было. Аппетит приходит во время еды.

…С Сергея в суде сняли обвинение в сбыте, вменив ему «хранение». Учли год, проведенный парнем в СИЗО, и освободили прямо в зале облсуда. Сейчас Ольга и Сергей подали жалобы на нарушения в работе следствия: побои и фальсификацию улик. Дело отправлено в прокуратуру.