Екатеринбурженка переехала во Вьетнам, но вернулась. Она рассказала, почему россияне улетают в Азию

Екатерина Козырева, моушен-художник из Екатеринбурга, провела несколько лет во Вьетнаме. Там ее и застала пандемия. В разгар локдауна девушка попала под жесткие проверки и летом вернулась в Россию. На родине ее посадили на карантин вместе с вьетнамской кошкой. Екатерина рассказала свою историю.

Вьетнам в эпоху COVID-19

— Ты вернулась из Вьетнама летом. Почему спустя столько времени после начала локдауна?

— Я тяжело пережила момент закрытия границ. И Вьетнам с этой точки зрения не очень себя проявил: когда многие страны шли навстречу людям, застрявшим там, продлевали визы, шли на уступки, во Вьетнаме, наоборот, все ужесточилось. Официально нельзя было продлить визу ни через консульство, ни через миграционные службы. Отправляли в частные конторы, которые подняли цены до 150 долларов. В штатном режиме эта процедура стоила, кажется, 35 долларов на три месяца. Плюс ужесточились условия, начались миграционные проверки: могли зайти домой, попросить визу, чтобы узнать, официально ли ты находишься в стране.

— И ты попала под одну из этих проверок?

— В какой-то момент я осталась без паспорта: отдала на продление в частную контору. Видимо, какие-то процессы шли долго, поэтому я была полтора месяца без паспорта, без визы, без всего. И случайно попала под проверку. Спрашивают: где паспорт? Я объясняю, что он в конторе, на что мне говорят, что через два дня должен быть. В результате хозяйка дома сказала, что ей не нужны эти проблемы. Хотя у нас был с ней контракт, все было оплачено.

Так что все уже забыли, что пришло это все из Китая. Конечно, отношение было не такое, как в Индии, где белым не продавали еду. Это было практически в самом начале, последняя неделя марта — апрель. Устаканиваться все начало только в мае, когда стартовали вывозные рейсы и удалось договориться о продлении виз. А время между этими двумя моментами было очень напряженное. Вокруг много паники, информационного шума. Одно дело, когда ты в своей стране, другое — когда в чужой застреваешь.

— Весь мир себя ощущал не в своей тарелке?

— У меня есть много знакомых, которые продолжают жить во Вьетнаме, и им комфортно, эти переживания их не затронули. Но я попала в самое пекло. Конечно, мне это не добавляло спокойствия.

Возвращение в Россию

— Тогда почему ты только летом вернулась в Россию? Ведь выездные рейсы начались в апреле-мае.

— На них было не так просто попасть. Из Сайгона, откуда мне нужно было лететь, до моего самолета в Россию вылетело только два. Первым рейсом вывозили туристов, которые застряли на отдыхе. На второй рейс меня не взяли: самолет полетел в сторону Москвы, а Урал и вся Сибирь не попадали под эту историю. Мне нужно было сначала семь часов добираться до Сайгона.

— Сколько стоило вернуться в Россию?

— 400 евро — билет, плюс еще кошка. Она вьетнамка: я ее спасла, она ко мне прибилась молоденькой и беременной. Я ее не смогла оставить. У нее еще сынишка есть, но он остался во Вьетнаме с моим парнем. Улетела я 19 июня. Ты подаешь заявку и попадаешь в списки на рейс.

— Ты встретила начало карантина во Вьетнаме, потом прилетела в Екатеринбург. У нас как раз было голосование по поправкам к Конституции, начали снимать антиковидные ограничения…

— Вьетнамцы очень «заморочистые». Может быть, это отголоски еще недавнего коммунизма, если им сказали — они делают. Все соблюдали масочный режим. Я жила в почти туристической зоне, и в какой-то момент все резко закрылось.

— А в России? Что тебе бросилось в глаза в первую очередь?

— Я очень долго жила в низкой архитектуре, а тут все эти девяти- и шестнадцатиэтажки, это было для меня странно. Потом нас с кошкой посадили на карантин. Сказали с ней не гулять.

— И как выглядит карантин для кошек?

— Он был официальный, как у меня. Я ведь заполняла на нее все документы.

— Как ты зарабатывала, пока жила во Вьетнаме?

— Я устроилась в школу для детей русских экспатов, у меня были свои классы пластилиновой мультипликации, так я этим и увлекалась. Еще брала интервью у людей, которые переезжали во Вьетнам. Сейчас я занимаюсь анимациями в технике стоп-моушена, с которым познакомилась как раз во Вьетнаме. Мне понравилось, что в короткой истории можно рассказать и показать глубокую мысль. Плюс мне понравились простота и доступность инструментов.

— Расскажешь доступно, что такое стоп-моушен?

— Это анимация из покадровой съемки. В каждом кадре делается микродвижение. Когда кадры объединяются, получается движение. Это был один из первых спецэффектов в кино. Но есть предметный стоп-моушен, классический. А свой я называю фотошоп-моушеном или коллажной техникой. Пластилиновая анимация, по сути, то же самое: ты лепишь из пластилина, меняешь положение, снимаешь это все. Я увлеклась, еще когда у меня была мастерская по росписи матрешек.

Матрешки появились случайно: я хотела вернуться в творчество, занималась тренингами. Мой запрос так и звучал: работать с деревом, набить руку, получать дополнительный доход, чтобы это было связано с творчеством. Мне бы в голову не пришло заниматься матрешками. Буквально через неделю знакомый спросил, не хочу ли я расписать матрешку. В итоге я три года этим занималась.

— Какие матрешки нравятся россиянам?

— Я скорее про авторский стиль и индивидуальность, свой дизайн. Красные щечки даже перекочевали в мой текущий образ. Продавались матрешки в Питере, в Москве, в Праге. Индивидуальный дизайн стоил 4000 рублей. Я заказывала болванки по 22 см в высоту, пять штук. Сама их расписывала, покрывала лаком.

— Оттуда этот образ настоящей русской барыни?

— Не поверишь, но меня так называли. До сих пор помню, как я была на модельном кастинге у французов и они между собой называли меня настоящей русской девушкой. Мне это очень близко, по своей натуре я смысловик. Этот образ начал рождаться еще во Вьетнаме. Может быть, от грусти по своей стране, корням.

— Это совокупность моего жизненного опыта, то, что присутствовало в моей жизни всегда. Мне очень важен и ценен наш культурный код, а мы теряем свою культурную идентичность. Я сама дома реставрирую зеркала, у меня есть бархатный диван 70-х годов, сундуки. Я даже курировала один проект по получению статуса памятника архитектуры для здания деревянного зодчества.

Мне больно от того, что все эти вещи стираются, теряются. Что деревянные здания проще снести или сжечь, чем реконструировать, ведь это очень дорогой процесс. Мало кто на это решается, мало кто за это берется, и в результате, к сожалению, не так много таких зданий останется. Это можно было трансформировать и перевести в современную культуру, как это произошло в Азии. Например, в Японии все еще существуют классические традиционные костюмы, во Вьетнаме проводятся традиционные свадьбы...

Для меня важна связь со своими корнями, поэтому я придумала эту немного сказочную историю мира купеческой Руси, где я фантазирую на тему того, как бы это могло быть, если бы мы сохранили некоторые вещи, перетянули в нашу современность, в наш быт.

— Как тебе Екатеринбург с точки зрения сохранения этого наследия?

— Я пока еще очень мало знаю о Екатеринбурге, о том, какой он сейчас. У нас была целая улица деревянных домиков, а потом ее всю сожгли, а на ее месте построили какие-то современные здания.

— Почему россияне так часто уезжают в Азию и остаются там надолго?

— Из-за ощущения свободы. В России ты привыкаешь, что тебя так или иначе оценивают. Тебе нужно хорошо выглядеть, нужно определенным образом выделяться... А там на тебя всем глубоко пофиг. Вначале это было странно, а потом я втянулась, в этом что-то есть. Когда тебя особо не оценивают, ты находишься в потоке, замедляется время. При этом во Вьетнаме большая свобода передвижения: ты садишься на байк и едешь в любую сторону. Мы ездили по горам, по деревушкам, по городишкам.

— Какой ты видишь Россию будущего? Ты ведь не уезжаешь обратно во Вьетнам, а планируешь остаться.

— Я бы хотела, чтобы больше внимания было уделено художественным и творческим профессиям. Стать в России художником, профессиональным, то есть с точки зрения карьеры, очень сложно. Зарабатывать достойно, чтобы это воспринималось как полноценная работа. Например, в Америке у художника есть четкие карьерные шаги: ты работаешь, со временем ты становишься известным, начинаешь зарабатывать. Это круто, и я бы хотела, чтобы так было и у нас.

Да, в каких-то моментах лучше, в чем-то хуже. Но мне не нравится история, когда люди перекладывают ответственность: якобы кто-то должен что-то сделать. Меняй мир так, как ты способен менять. Делай то, что ты сам способен делать в моменте. Я делаю это, чтобы страна моего будущего, где будут расти мои дети, стала такой, как я хочу. Можно очень долго говорить про то, какая она неидеальная, но при этом ничего не делать, чтобы она стала «более идеальной». Я бы хотела, чтобы у людей появлялось как можно больше осознанности. И мне грустно, что любовь к стране насаждается искусственно. Мне бы хотелось, чтобы это было по-настоящему. Здесь есть много чего хорошего и прекрасного.

Из-за коронавируса ситуаций, когда перед уральцами стоял выбор между тюрьмой и поддельными документами, стало немало. Мы рассказывали историю мужчины, который четыре месяца не мог улететь домой из Таиланда. Почитайте также историю Евгения, чья кругосветка из-за COVID длилась 460 дней.