Бизнес на грани искусства: какие спектакли кормят Оперный и куда пропал коньяк из буфета

Сегодня мы запускаем новую серию интервью с руководителями екатеринбургских театров. Главная наша цель — понять, за счёт чего живут и зарабатывают театры, как меняются их доходы в кризис и насколько важны им продажи билетов.

Первым героем стал директор Театра оперы и балета Андрей Шишкин. Он с июня 2006 года работает в Екатеринбурге. И за это время ему удалось в разы увеличить доходы, однако Андрей Шишкин убеждён, что достигнутый уровень — потолок, выше которого прыгнуть не выйдет.

— Вы в 2015 году рассказывали, что Оперный театр самостоятельно зарабатывает 105 миллионов рублей. Какова сейчас эта цифра?

— Когда я возглавил театр, 10 лет назад, то мы зарабатывали всего 14 миллионов. С каждым годом доходы постепенно увеличивались. Пару лет назад к нам приезжал министр культуры РФ Владимир Мединский (мы же являемся театром федерального подчинения), и тогда мне удалось у него много чего нужного выпросить, например, новые кресла для лож, современные видеопроекторы.

Он мне сказал: «Я тебе денег дам, но ты тоже как-то ответь». У нас тогда был план — заработать 80 миллионов. Мединский предложил сделать 100. Мы приняли вызов — и в тот год получилось даже 105 миллионов. Но каждый год невозможно делать большие рывки в доходах. Мы не можем одномоментно сильно повысить цены, поскольку этим оттолкнём зрителей. Именно поэтому доходность театра будет постепенно увеличиваться.

— Каков сейчас бюджет вашего театра?

— Около 500 миллионов, а потому 100 миллионов, которые мы зарабатываем, — это лишь 20% от наших потребностей. И это нормальная ситуация для оперного театра. Для сравнения, драматические театры обеспечивают за счёт билетов 80% своих потребностей, а оперные так не могут.

И я всегда буду повторять: Театр оперы и балета — это не машина по зарабатыванию денег. Наша миссия не в том, чтобы получить большую прибыль, а в том, чтобы, освоив деньги, которые нам даёт государство, создать такой продукт, при котором театр станет олицетворением успеха и богатства общества.

Нам постоянно звонят консулы, просят принять их гостей. Всех радует, что в Екатеринбурге есть такой крупный академический оперный театр. И наша задача — каждый раз демонстрировать, что у города и области сильна потребность в культуре, что здесь есть театр, который работает каждый день, и работает успешно: выезжает на гастроли и делает премьеры, о которых пишут в федеральных СМИ.

— За счёт чего формируется бюджет театра?

— Складывайте: 209 миллионов — это дотация из федерального бюджета, они идут на зарплаты сотрудникам и «коммуналку», 141 миллион — правительственный грант, который мы получаем с 2008 года и который позволил нам значительно увеличить заработную плату работникам творческих специальностей. Благодаря гранту нам удаётся приглашать и держать в штате театра профессионалов высокого уровня — постановщиков, музыкантов, вокалистов, танцовщиков. 100 миллионов — наши собственные доходы. 50 оставшиеся — гранты города и области, помощь партнёров под конкретные проекты.

— Скажите, а 100 миллионов вы за счёт чего зарабатываете?

— Большая часть — это продажа билетов. Есть небольшая доля от продажи программок, буклетов, сдачи в аренду точек питания, но на эти статьи приходится не больше 10%. Десять лет назад мы продавали 100 тысяч билетов в год, а в прошлом — уже 200 тысяч. Количество зрителей увеличилось в два раза. Раньше у нас заполняемость была 40%, а сейчас — 91%.

— Обратил внимание, что у вас больше нельзя выпить коньячку в кафетерии. Почему?

— К сожалению, это так. Мы долго ломали голову над тем, как получить лицензию, но так и не смогли придумать, как это сделать. Дело в том, что цена лицензии такова, что выручка от продаж еле-еле покроет затраты на неё. Плюс там много технических требований, которые нам не под силу выполнить.

— В последние годы в вашем театре был ряд громких постановок. И среди них были произведения авторов, которые широкой публике неизвестны, например, «Пассажирка» Вайнберга. Как вы подбираете репертуар и думаете ли о том, какой доход может принести та или иная постановка?

— В случае с балетом — это диалог между мной и худруком балета Вячеславом Самодуровым. Постоянная дискуссия, в ходе которой рождается то или иное название. В первые годы работы в нашем театре Самодуров пожелал, чтобы в репертуаре театра появились программы одноактных балетов. Мы приняли это предложение, и, возможно, во многом благодаря этому нам удалось заявить о себе как о современном европейском театре.

Но у нас в балетной труппе 90 человек, мы не можем допустить, чтобы на сцену выходила только часть артистов, мы всех должны обеспечить работой. Ведь мы были и остаёмся русским репертуарным театром, а русский репертуарный балет — это масштабное, массовое искусство.

Очень важно, чтобы в репертуаре оставались и «Лебединое озеро», и «Жизель», и «Щелкунчик», и «Золушка». Поэтому сейчас мы стараемся сочетать масштабные постановки для массового зрителя с какими-то отдельными проектами, которые в чём-то опережают время, вызывают интерес у критиков, прессы. Я согласен с этим, театр должен немного опережать интересы публики, не идти на поводу у вкусов, а развивать их.

— С балетом понятно. А как появляются те или иные оперные постановки?

— В этом процессе кроме меня участвуют главный дирижёр, наш агент в Берлине, худрук оперы и те режиссёры, с которыми мы тесно сотрудничаем. Это постоянный поиск — мы прослушиваем и просматриваем различные варианты. Мы должны находить настолько точное название, чтобы можно было объяснить, почему мы ставим сейчас именно его.

И пока у нас это получается. Скажу, что на 2018 и 2019 годы у нас также намечены весьма неожиданные постановки. Рассчитываем, что они взлетят так же, как «Пассажирка» и «Сатьяграха».

— Но всё-таки, если вернуться к бизнес-составляющей, просчитываете ли вы заранее, как будут продаваться билеты на спектакль?

— Когда вице-губернатор Креков смотрел «Пассажирку», он спросил меня: «И как ты это будешь продавать?» Я ему честно ответил, что у меня такой цели и нет. Мы продаём «Травиату», «Мадам Баттерфлай», «Царскую невесту» и так далее. Есть спектакли, которые созданы для того, чтобы на них зарабатывать. Например, мы выпустили «Кармен» два года назад, играем по два-три спектакля в месяц. Каждый раз в зале аншлаги — это наш хлеб. Можно 250 раз в году поставить в репертуар «Лебединое озеро», и всегда будет полный зал.

А та же самая «Пассажирка» у нас идёт не чаще, чем раз в месяц. Мы даем её так часто, как можем продать. Понимаем: зал должен быть полным, иначе будет складываться ощущение, что спектакль неинтересен. Но миссия же театра не только в том, чтобы зарабатывать. Мы также должны находить неожиданные произведения, которые удивят зрителей. Театр должен открывать новое миру.

— Как вы решаете, каким будет бюджет конкретной постановки?

— Парадоксальный момент. Время от времени я езжу в Уфу к детям. Меня могут остановить по дороге сотрудники ГАИ, я могу сам остановиться зачем-то, но в любом случае дорога займёт шесть часов и одну минуту.

Вот так и со спектаклем: его могут ставить иностранные постановщики, а могут наши, может быть экстраординарное оформление или традиционное, но в любом случае цена составит 12 миллионов рублей. Это немного, всего 200 тысяч евро, в Европе обычно на постановку тратят миллион евро.

— У вас в 2017 году заканчивается контракт с главным дирижёром, который заключили два года назад. Рубль сильно ослабел за это время. Вы планируете продлить договор с Оливером фон Дохнаньи?

— Заканчивается? Заключим вновь! Дело в том, что по российскому законодательству мы можем подписать трудовой договор только на время действия визы. Так что вынуждены каждый раз подписывать его заново. На сегодня наше сотрудничество успешно, и у нас есть с Оливером проекты до 2020 года.

— Меня лично очень удивило, что главную партию в «Снежной королеве» танцует японка.

— У нас в балетной труппе сейчас четыре танцовщика из Японии. Ситуация такова, что российские хореографические колледжи выпускают выпускников меньше, чем требуется театрам. За каждого способного и перспективного идёт драка.

И в этой связи появились те самые японцы, для которых размер нашей зарплаты не имеет большого значения. Они осознанно работают у нас, так как для них танцевать в российском театре — это престижно, это как полёт в космос. И эта строчка в трудовой биографии всю жизнь потом будет работать на них.

— Но вы также привлекаете иностранных постановщиков?

— В России интересных режиссёров и балетмейстеров очень мало — это четыре-пять имён. Зачастую они ведут одновременно несколько проектов, от этого появляются штампы, которые повторяются в разных постановках. Нельзя же выдать сразу пять шедевров. Когда у нас появился агент за границей, мы получили доступ к большому европейскому рынку. К тому же иностранцы зачастую куда проще относятся к бытовым условиям, чем россияне. Они приходят на работу раньше всех, а уходят последними.

Если они подписали контракт, то расшибутся, чтобы выполнить все его условия. В них больше работоспособности и позитивного отношения к жизни. И при этом стоимость услуг сопоставима. Кроме того, наши спектакли — лауреаты «Золотой Маски», их показывают на главных сценах страны. Так что, работая здесь, иностранцы делают себе имидж для работы в мире. Одни плюсы.