Иллюзионист Крис Джонсон (Кейдж) веселит публику в заштатном казино номерами в духе
вуди-алленовского Чудини («Сейчас, милочка, ваше колье упадет в ваш бокал»), а потом идет в казино побогаче и там тихонько выигрывает денег на жизнь — поскольку на самом деле видит будущее. Еще он влюблен в барышню, которую ему только предстоит встретить в закусочной — может, завтра, а может, через
десять лет. И не знает (то есть, конечно, знает), что коэффициент его везения давно вышел за разрешенные законом рамки, в связи с чем на пороге скоро появится кларисса-старлинг-фэбээр в брючном костюме (Мур) и потребует, чтоб он послужил своей стране, найдя сбежавшую русскую боеголовку.
По-хорошему, за билет надо брать двойную цену: популярный голливудский аттракцион под названием «экранизация Филипа Дика» (из трех взятых наугад страниц делается стомиллионный фильм c пушками и блондинкой) тут совмещен с другим, не менее захватывающим — «большой коммерческий режиссер на грани
нервного срыва». Новозеландец Тамахори («Умри, но не сейчас»), еще в «Трех иксах-2» дававший основания беспокоиться за свое здоровье, тут без малого два часа захлебывается собственной энергией, спотыкается, летит вверх тормашками, увлекая за собой цистерны, бревна, вертолеты, в конце — для комплекта
— еще и паромную переправу. Похожая история с Кейджем: когда-то превосходный актер, а позже — чудовищный, в последних фильмах он достиг какого-то поистине патологического величия. Наблюдать за ним в «Пророке» — это как расковыривать болячку на коленке: и противно, и невозможно перестать. Возведенная
им в актерский метод фальшь, эта подростковая пытливость на отказывающемся стареть сорокалетнем лице здесь кажутся идеальным попаданием в образ. Вот он листает время назад, как Филатов в рязановской «Забытой мелодии для флейты», вот начинает множиться, по-тараканьи разбегаясь сразу во все стороны,
вот охмуряет ангелоподобную дурочку Джессику Бил разговорами о том, что «это судьба, детка», а сам заранее просчитал все варианты — и то, что с каждым очередным фокусом герой выглядит все более отталкивающе, придает истории неожиданную (и, видимо, не вполне запланированную создателями) глубину.
Самое время вспомнить, что в рассказе Дика пресловутый Крис Джонсон был homo superioris — первым представителем расы, приходящей на смену человечеству. У него отсутствовал мозг, и он был золотого цвета, отчего все женщины спешили ему отдаться. Тамахори еще не настолько обезумел, чтоб позолотить
Кейджу физиономию, — дело ограничилось тем, что на нем весь фильм надет золотой пиджак. Но уже этого пиджака, по-хорошему, достаточно, чтоб понять: вторжение началось, мутация идет полным ходом. И как говорилось в финале рассказа-первоисточника: «Конечно, можно только предполагать, какая раса
победит, но, боюсь, это будем не мы».
В довольно светлом будущем, где нет больше США и оружия массового поражения, зато живы кетчуп
«Пикадор», пиво «Золотая бочка» и народная память о Путине, на секретной российской базе мирные российские ученые ошибаются на пару значений при работе с некой органикой, после чего база консервируется и начинает слать во внешний мир сигнал SOS. Разруливать непонятки летит зондеркоманда во главе с
хамом-командиром (Куценко), который на прошлом задании успел плюнуть в душу всем подчиненным поименно, а у второго по крутизне и званию бойца (Вдовиченков) к тому же увел женщину-десантника (певица Слава). Уже на стадии погрузки в вертолет спецназ начинает грызться; женщина-десантник
неизобретательно, но больно крутит яйца и бывшему любовнику, и действующему мужу. На фоне межчеловеческих отношений смертоносный вирус, вроде как бродящий по базе, кажется делом десятым.
Впервые за бог знает сколько лет я кричал в кинозале. На середине картины, после часа ходьбы по
коридорам и обмена монотонными оскорблениями, герои оказываются в темном закутке, светят оттуда фонарями в зал и задумчиво переговариваются. «Как думаешь, там есть кто-нибудь?» — «Да нет, вряд ли. Кому там быть?» Вот тут, заранее осознавая всю глупость и бесполезность своего поступка, я закричал:
«Сюда! Сюда! Я здесь!» Куценко с подчиненными меня, понятным образом, не услышали и, постояв еще с минуту, двинули дальше, ругаясь и позвякивая амуницией.
Этой сценой, да и общей системой отношений со зрителем, «Параграф 78» напоминает притчу о вахтере, мастурбирующем на обесточенной
сцене Большого театра. Разница только в том, что вахтер из притчи искренне считал, что зал пуст, а творческая группа «Параграфа» в курсе, что там все-таки сидит пара человек, но, как говорят в англоязычных жанровых картинах, they don’t give a @!#$. Традиционная претензия к русским кинопроизводителям
— что они держат зрителя за лоха — в случае «Параграфа» трансформируется из претензии в восторженный всхлип. Выдать за фантастический триллер разговорную картину, где не происходит вообще ничего, кроме косноязычного выяснения несуществующих отношений, изящно прикрывшись притом мировым опытом (вон в
«Чужом» тоже 80 процентов времени говорят и ходят), — это, конечно, высший пилотаж. Похожий эпизод был в романе В.Орлова «Аптекарь», когда герои продали украденного из живого уголка хомячка под видом суки северокавказской овчарки. А если вспомнить, что в ближайшие недели авторы планируют прокатать
еще и вторую серию своей камерной пьесы, — желание требовать назад сто рублей сразу отступит перед немым восхищением чужой наглостью. Немного, конечно, жаль артистов, вывихивающих челюсти о сценарий. Куценко на своем веку произносил еще не такое, а вот Вдовиченков страдает так отчетливо, что похож
на андерсеновскую Русалочку: физически чувствуешь, как тысяча ножей вонзается в его пятки всякий раз, когда он вынужден произносить что-нибудь вроде «давай пойдем посмотрим, что там за дерьмо». К слову, неясно, что за стыдливость помешала продюсерам использовать эту конкретную цитату в наружной
рекламе, — откровенность так откровенность.
давай пойдем посмотрим, что там за дерьмо». К слову, неясно, что за стыдливость помешала продюсерам использовать эту конкретную цитату в наружной рекламе, — откровенность так откровенность.
«Параграф 78» напоминает притчу о вахтере, мастурбирующем на обесточенной сцене Большого театра. Разница только в том, что
вахтер из притчи искренне считал, что зал пуст, а творческая группа «Параграфа» в курсе, что там все-таки сидит пара человек,
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
