С раннего детства Иван Киров не испытывал особого дискомфорта от процесса существования. Отец его служил в непростой структуре, о назначении которой лучше не спрашивать и даже не думать. Хоть и носил он звание капитана первого ранга, его форма, в основном, висела в старинном платяном шкафу, который
считался семейной реликвией. Периодически на кителе прибавлялись новые награды, и не только юбилейные. Иногда отец молча собирался и уезжал в командировки, из которых возвращался с усталыми глазами и экзотическим подарками, которые торжественно водружались на полку в комнате сына. Матушка Ивана,
доктор филологии, преподавала в университете английский язык, что само по себе развивало лингвистические способности юноши. Времена были застойные, но семья Кировых ни в чём не нуждалась. Мальчишка отличался от сверстников светлой головой и отменным здоровьем. Первое помогало ему отлично учиться, не
испытывая ни малейших затруднений ни в точных, ни в гуманитарных науках. Второе привело его в секцию бокса в СКА, где к окончанию восьмого класса Иван честно заработал первый спортивный разряд. Его любимая манера боя: уклоняться от ударов и, выбрав момент, нанести прицельный левый, и сразу мощный
правый боковой удар, не раз отправляли соперников в нокаут.
В школе с усиленным изучением английского языка балбесов было мало из-за престижности заведения, но они встречались в силу того, что не все дети слуг народа с детства обладали тягой к знаниям, и в некоторой своей массе больше любили
торговать в школьном туалете джинсами и жвачкой. Зато совсем не было откровенных гопников.
Познакомившись пару раз с кулаком Ивана, балбесы и старшеклассники предпочли не домогаться и в конфликты не вступать. Ванька же цену себе знал, и сам на рожон не лез.
***
После окончания
восьмилетки старший Киров безапелляционно, сказал сыну:
- Пойдёшь в Нахимовское.
Дальнейшее обсуждению не подлежало. Отец позвонил кому надо, и через некоторое время без особого внимания на огромный конкурс Иван был зачислен в училище. Оказавшись в военной системе, Иван к концу первого
курса почувствовал, что она давит на него своей многотонной несокрушимостью, и что ему гораздо ближе походы в дальние страны под белыми парусами, нежели наблюдать «...тающий в далёком тумане Рыбачий...» с ходового мостика военного корабля.
Незадолго до окончания училища, торжественного
вручения на борту крейсера «Аврора» аттестата и прилагающегося к нему нагрудного знака, в «питонских» кругах именуемого Орденом Потерянного Детства, Иван первый раз наперекор воле отца заявил, что в военно-морское училище он не пойдёт, а будет на общих основаниях поступать в аналогичный гражданский
ВУЗ. Отец отговаривать сына не стал, но в его разом потемневшим глазах появилась какая-то стальная непреклонность. Он лишь сурово и негромко произнёс:
- Сын, ты не прав.
На этом воспитательная беседа закончилась, но воспитательный процесс не прекратился. Отец опять позвонил кому надо.
Первый же экзамен в Макаровское морское училище Иван завалил.
Молодой человек, выученный в Нахимовском училище, просто физически не может срезаться на вступительном экзамене! Ванька всё понял правильно и сразу, но желание стать офицером у него не появилось. Молчаливый конфликт между сыном и
отцом продолжался.
- Я в армию пойду, потом ещё раз попробую, - сказал Иван отцу, сделав вид, что не в курсе причин своего провала.
- Иди, но помни, что в училище Фрунзе готовят отличных штурманов, подумай на эту тему, год тебе на размышление, думаю, хватит, - сухо и лаконично подытожил
отец, и Иван понял, что от своих намерений воспитать преемника он не отказался.
***
Словно давая оценить сыну возможности организации, от помощи и поддержки которой тот отказался, опять был сделан звонок в соответствующие кабинеты.
Осенью, в назначенное время, призывник Киров, уже
обросший буйным гражданским волосом, появился у дверей военкомата в поношенном бушлате со споротыми нахимовскими погонами, которые он оставил на память, и с небольшой спортивной сумкой на плече.
Приём и оформление новобранца произошёл молниеносно и совершенно не характерно для призывных
пунктов Вооружённых Сил. Уже через час призывник был передан молодому флотскому офицеру вместе с пакетом сопроводительных документов, после чего посажен на заднее сиденье чёрной «Волги» и стремительно доставлен во флотский экипаж. Ещё два часа ушло на стрижку, переодевание в новую хрустящую робу и
обед, который напомнил Ивану недавнее нахимовское прошлое. После обеда в сопровождении мичмана матрос Киров, грохоча по полу новыми «гадами», дошёл до кабинета командира экипажа, где его уже ждал знакомый капитан-лейтенант.
- Товарищ капитан первого ранга, нахи..., виноват, матрос Киров по
вашему приказанию прибыл! - привычно отрапортовал Иван.
Командир экипажа достал из выдвижного ящика стола алую папку с тиснёными на ней золотыми буквами. «Военная Присяга» - издалека прочитал новобранец.
- Подойдите к столу, товарищ матрос, и прочтите торжественно! - с доброй улыбкой,
несмотря на серьёзность момента, произнёс командир экипажа.
Стоя навытяжку перед двумя офицерами, Иван читал текст Присяги, сжимая правой рукой лямку вещмешка, вместо полагающегося в таких случаях приклада автомата.
- Поздравляю с принятием Военной Присяги, товарищ матрос, распишитесь
здесь, - закончил церемонию командир экипажа, не по Уставу пожал Ивану руку и вручил военный билет.
И снова чёрная «Волга» мчала Ивана по Большому проспекту Васильевского острова в сторону Морвокзала. Машина пронеслась мимо Ленэкспо и свернула налево, к Галерной гавани, остановившись у
железных ворот с надписью «Яхт-клуб ВМФ».
- Вот, дружище, твоё новое место службы, - как-то совсем по-братски сказал капитан-лейтенант, указав Ивану на белый катер, пришвартованный к пирсу. Катер командира Ленинградской Военно-Морской Базы «Альбатрос» сверкал и блестел всем, что можно было
надраить и начистить.
Сопровождающий сдал вновь прибывшего матроса дежурному офицеру и перед тем, как умчать на своей адмиральской «Волге» навстречу ветру, пожал руку Ивану и как-то тепло и просто сказал на прощание:
- Вань, ты подумай насчёт училища. Отец твой мрачнее тучи ходит с тех
пор, как ты поступать отказался. Прерывается династия, говорит. Не хочешь служить на корабле - не надо, иди на гидрографический, вот уж точно гидрографы - это профсоюз военных моряков, и специальность интересная, и отец успокоится. Подумай, брат, есть время.
***
Последующие восемь
месяцев Иван занимался обычным матросским трудом: занимался приборками, драил медяшки, убирал снег, стоял в нарядах и делал всё, что ему приказывали, особо не вступая в разговоры.
Пару раз на него, как на молодого воина, пытались наехать немногочисленные «блатные» годки, но, получив отпор в
жёсткой форме: левой - прицельный, правой - убойный боковой с выпадением потерпевшего из повседневности на некоторое время, отцепились. Служивый люд знал, что Иван ежевечерне до пота избивал мешок с песком, висевший в небольшом спортзале вместо боксёрской груши.
Как-то в апреле в одно из
увольнений Иван пришёл домой. Отец, как всегда, был на службе, мать суетилась на кухне, готовя что-то вкусное к приходу сына. Сидя за столом в футболке и джинсах, Иван уплетал наваристый борщ и рассказывал о службе, с набитым ртом отвечая на вопросы матери.
- Ванечка, ты насчёт училища не
надумал? Отец до сих пор расстраивается, всё надеется, что ты продолжишь династию. Знаешь ведь, что и дед его, и отец, все были офицерами флота. Ты поступи, поучись, там видно будет. Пока отец на пенсию не вышел, проблем не будет, устроит он тебя, куда захочешь. Я тебя очень прошу, подумай об отце,
- никогда Иван не видел мать со слезами на глазах.
- Да мне и на катере неплохо. Ну хорошо, мам, я подумаю, - сказал Иван, чуть задержавшись в дверях, слегка обнял мать: Пока, я скоро! - и убежал к друзьям.
В начале мая матрос Киров подал по команде рапорт о приёме в Высшее
Военно-Морское училище имени Фрунзе и уже в августе был зачислен без экзаменов на гидрографический факультет. Он уже не думал, звонил отец кому-то или всё произошло само собой, но как-то в субботний день, придя домой уже с курсантскими погонами на плечах, отец протянул ему руку и сказал:
-
Спасибо, сын, после чего молча удалился в свой кабинет.
- Может, не стоило ему год нервы трепать? - с сожалением подумал Иван, пряча в стоявшую на полке шкатулку ленточку с надписью «КРАСНОЗНАМ. БАЛТ. ФЛОТ», которую решил оставить на память.
Не так всё и печально. Ну да ладно, упрёмся -
разберёмся, дальше видно будет.
***
Учиться было весело. Иван настолько привык к ограничениям в свободе, что они его совершенно не напрягали. Кроме всего прочего, к нему, как к поступившему в училище со срочной службы, да ещё и после Нахимовского училища, отношение было особо
уважительное. Ребята в классе подобрались отличные. Были и «питоны», которых Иван знал, были и армейцы.
Из-за своего замкнутого характера Иван тяжело сходился с людьми. Однако вскоре он особенно подружился со своим одноклассником Пашкой Ветровым, который поступил в училище, отслужив почти год
в Афганистане. Они даже внешне чем-то были похожи: рослые, светловолосые, оба любили бокс и к концу первого курса входили в сборную училища. Пашке было тяжело учиться, за время службы он многое подзабыл, да и стеснялся просить помощи у младших одноклассников, вчерашних школьников.
Иван учёбой
не тяготился и помогал ему чем мог, с ним Пашка общался без комплексов, на этой почве они и сблизились.
В один из майских дней перед летней сессией они сидели дома у Ивана. Родители были на даче, и ребята спокойно сидели на балконе и пили пиво, разливая его из трёхлитровой банки, при этом
громко колотили воблой по металлическим перилам. Нежась на мягком солнышке, они болтали на темы, которые совершенно не относились к экзамену по высшей математике, который им предстояло одолеть в понедельник.
Так, слово за слово, Иван узнал, что Пашка поступил в училище с третьего раза, да и
то, потому что служил в Афгане и имел две медали, которые никогда не надевал, потому что стеснялся.
Класс победил летнюю сессию без потерь, приближалась первая практика на учебном корабле «Хасан».
За окном радовала глаз и душу июньская белая ночь. Иван стоял дневальным по роте. Рота
спала, и Иван вместо того, чтобы стоять, как положено, у тумбочки, сидел на подоконнике и рассматривал гуляющие по набережной парочки. Неизвестно, какой леший занёс в расположение роты первого курса слегка подвыпившего четверокурсника, явно возвращающегося из самоволки.
- Товарищ курсант,
почему не на тумбочке? Почему не приветствуете старшину второй статьи старшего курса?! - чтобы не поднимать шум, Иван нехотя поднялся и встал на место дневального.
- Честь, почему не отдаёшь, карасина? - продолжал глумиться пьяненький старшекурсник, при этом нахлобучив Ивану бескозырку на
самые уши, оставив грязные отпечатки пальцев на белом чехле.
Дальше всё произошло на уровне рефлекса, выработанного многолетними тренировками. Короткий прицельный слева, и вдогонку мощнейший боковой справа. Тело обидчика отлетело метра на три и с грохотом врезалось в обитую жестью дверь
оружейной комнаты. Из кубрика на шум выскочил в одних трусах старшина роты и замкомвзвод Иванова класса, показались стриженые головы проснувшихся курсантов. Старшины оказались одноклассниками потерпевшего, который валялся на полу без признаков жизни, распустив кровавые сопли на тельняшку.
Далее события развивались по известному алгоритму в соответствии с Уставом, основные положения которого были нарушены дневальным курсантом Кировым. Рапорт, объяснительная штрафника, короткое расследование инцидента командиром роты, вызов к начальнику факультета, приказ начальника училища об
отчислении. Старшекурсник отделался гауптвахтой, а Ивану вместо похода по Балтике с заходом в порты дружественных стран досталась электричка до станции Краснофлотск с посещением флотского экипажа на форте Красная Горка для продолжения службы опять в качестве матроса.
Всё произошло так
стремительно, что отец Ивана не успел повлиять на ход событий в училище, и всё, что он успел, это опять позвонить по очередному телефону, после чего Иван оказался в двухгодичной части, а именно в отдельной роте морской пехоты, расквартированной в Кронштадте. Вновь оказавшись в статусе
матроса-срочника, Ванька сменил матросские ботинки на короткие сапоги морпеха без особого сожаления, имея намерение дослужить ещё год до приказа и тихо демобилизоваться.
***
Лето проходило на удивление спокойно. В заведование Ивану достался потрёпанный сапёрный катер БМК с поднимающимися
колёсами и жутко рычащим и воняющим древним МАЗовским движком. Катер хоть и был по сути одноразовым, но эксплуатировался несколько лет за неимением ничего другого. Матросы ласково называли своего железного монстра «Зверь». Глушителя на монстре не было изначально.
Гонять на нём по заливу было
весьма экстремально, особенно в свежую погоду, когда не только уши от грохота закладывало, но и заливало всех, находящихся на борту. Зато опять было весело.
Приближалась весна, а вместе с ней и приказ об увольнении в запас. И опять в личную жизнь Ивана вмешалась неумолимая судьба, которая явно
была в сговоре с отцом, но уже стала утомляться от этого сотрудничества.
Отец появился в части внезапно. Он резко распахнул дверь знакомой «Волги», и Иван первый раз увидел его в форме. Командир роты бросился, было, с докладом, но капитан первого ранга лаконичным жестом остановил его.
-
Товарищ капитан, я с вашего разрешения побеседую с этим матросом.
Он, как всегда, был строг и лаконичен, посему начал без предисловий.
- Значит так, сын, ты восстановлен в училище, я всё организовал.
- Папа, мне служить то осталось пару месяцев.
- Пойми, Иван, если ты
демобилизуешься, то обратно в училище тебе хода не будет, и тебе всё придётся начинать снова. В этом случае я буду сильно разочарован. В общем, пока ты решаешь, я дам команду подготовить твои документы и аттестат. Не огорчай нас с матерью, иди, собирай вещи.
Так Иван снова оказался в училище,
оставив себе на память лишь потёртый морпеховский берет.
***
С каждым последующим курсом учиться становилось всё интереснее. Учёба совершенно не утомляла Ивана, даже самые сложные предметы давались ему удивительно легко. У него, единственного на курсе, была вполне заслуженная пятёрка по
мореходной астрономии. С той же лёгкостью он одолевал и остальные предметы. Поняв окончательно смысл и принципы военной службы, он никогда не вступал в конфликты ни с начальством, ни с преподавателями. Приняв за правило поговорку: «Молчание - золото», говорил коротко и по существу.
Исключение
составляли лишь ответы на экзаменах по общественным предметам. Так же молча и упорно он работал на боксёрском ринге, к пятому курсу выполнив норматив мастера спорта и став чемпионом города и военно-морских учебных заведений.
Без особых проблем курсант Киров дотянул до Государственных
экзаменов, которые в свойственной ему манере сдал на одни пятёрки. Киров-старший не скрывал гордости за сына и профессионально рассчитывал, что Иван, поплавав на гидрографических судах несколько лет, заменит его на боевом посту в ведомстве, о котором говорить заранее пока не следовало.
Успешно
победив последние экзамены, компания будущих офицеров-гидрографов решила отметить это дело в тихом ресторане в ЦПКО. Предстояла защита дипломов, и всем хотелось расслабляться перед последним броском. Уже была пошита новая форма, которая блестела в рундуках золотыми лейтенантскими погонами.
Небольшой ресторан на окраине города, тёплая компания, красивые подруги, мечтающие в скором времени обрести статус офицерских жён - красота, одним словом. Никто и не понял, с чего всё началось, и почему приятный отдых вдруг стремительно начал превращаться в дикую карусель с грохотом летящих
стульев, хрустом посуды, победными криками побеждающих и воплями противников, сбитых влёт.
Враги были повержены, кабак разгромлен!
В синяках и ссадинах, но счастливые и возбуждённые от выигранной битвы выпускники вернулись в училище. Измена случилась на следующее утро. Один из участников
битвы обнаружил отсутствие военного билета, скорее всего, утерянного в пылу схватки. После обеда было объявлено общее построение курса и всем стало ясно, что так оно и есть. Вдоль молчаливого строя курсантов-старшекурсников как ледокол двигался милицейский майор, за его спиной семенил обиженный
метрдотель разгромленного ресторана. Вскоре все восемь участников побоища были вычислены по разбитым физиономиям и сбитым костяшкам на руках.
Через неделю все они были отчислены приказом Главкома ВМФ «... за поведение, несовместимое со званием офицера ВМФ».
Иван, уже побывавший в
положении репрессированного, подбадривал товарищей как мог. Перед отправкой на Красную Горку он на память спорол с рукава форменки пять золотых курсовок и звёздочку.
***
Не выдержав такую новость, отец Ивана слёг с инфарктом. Все восемь репрессированных под командой мичмана после
нескольких дней, проведённых в экипаже, погрузились в поезд Ленинград - Мурманск и отбыли для дальнейшего прохождения службы на Северный флот.
Отчисленцы в Североморском экипаже в/ч 40608 задержались ненадолго. Все в течение недели разъехались по разным частям. Все попали в морскую авиацию, но
в разные воинские части. Иван попал в Сафоново.
Из первоисточников, рождённых в стенах военно-морского ведомства, следовало, что отчисленные от обучения в военно-морских училищах, в зависимости расположения к ним командования части, должны были отслужить до первого приказа, но не менее
полугода. Но если герой излишне резвился, умничал при разговорах с командирами или «качал права», то вполне мог отмотать все два года.
Ивану был не из болтливых, давно носил погоны, но, несмотря на это, не боялся работы, и командир части как-то сразу проникся к нему уважением. Ознакомившись с
его послужным списком, он пытался вызвать Ивана на откровенный разговор, но новый матрос всё больше слушал и кратко отвечал на задаваемые вопросы. Командир сам в прошлом был боксёром, парень ему явно понравился. Чтобы не возбуждать нездоровый интерес со стороны любопытных военных, Ивана определили в
матросский клуб художником. По заданию замполита он писал плакатным пером бестолковые лозунги, иногда по клеточкам перерисовывал портреты вождей для наглядной агитации, особо не напрягаясь сам, и не попадаясь, лишний раз на глаза начальству. В своей каморке-мастерской он оборудовал себе шхеру, в
которой и жил, периодически выходя на прогулки в сопки, да за едой на камбуз. Так бы и дожил Ваня тихо и спокойно до ДМБ, если бы не внезапная проверка политотдела флота.
За окном сентябрьский ветер гонял снег с дождём. Иван, закончив очередной шедевр, на котором с палубы стилизованного
авианосца взлетали гордые североморские соколы и алела надпись: «Враг не пройдёт!», прилёг с книжкой на свой топчанчик. Увлёкшись приключениями героев Валентина Пикуля, он не заметил, как в его коморку тихо прокрался незнакомый старлей с кровожадной улыбочкой: «Матрос, ты попал! Это залёт!» - во всю
красную физиономию. Политработник явно неплохо отужинал с коньячком и мечтал о благодарности в приказе от начальства за рвение к службе. Иначе говоря, жаждал подвигов, приключений и страстей на задницу своего молодого организма.
Молодой инструктор политотдела оказался на этой должности не без
протекции, поэтому рыл землю и стучал копытом со всем своим юношеским напором и энтузиазмом. И стакан во лбу этот энтузиазм явно подогревал.
- Тааащ мааатрос! Почему не в казарме?! - Иван молча отложил книгу и встал, оказавшись на голову выше инквизитора.
- Ты чооо, обурел в корягу, или
Устав не для тебя?! Не хрен прятаться тут! - Иван молчал, а политрук всё больше распалялся.
- А ну, бегом в роту, чмо! Нечего здесь валяться, генитальный бицепс качать, мать твою!- и, дёрнув Ивана за рукав робы, врезал ему пинок под зад.
Дальше всё пошло по накатанной схеме. Левый
прицельный и правый убойный, отправили рьяного политработника в кратковременный полёт до ближайшей стены, по которой тот и сполз, с чавканьем и стоном утонув в нирване.
А так - всё было без шума и очень эффектно выглядело со стороны.
Иван накинул бушлат и пошёл проситься на ночлег к
знакомым кочегарам.
***
Меньше чем через три дня к дверям клуба подкатил УАЗик с надписью «Военная прокуратура» на борту. Два здоровенных морпеха во главе с прапором гигантского размера надели на полкового художника наручники и увезли на гарнизонную гауптвахту. Иван не сопротивлялся и
принял процедуру стойко, с традиционным молчанием.
Дело раскрутили быстро. Учитывая смягчающие вину Ивана обстоятельства в виде неадекватного состояния потерпевшего с попыткой унижения человеческого достоинства воина-североморца, которая и вызвала ответную реакцию матроса, военный суд
Североморского гарнизона определил виновному в избиении офицера один год дисциплинарного батальона.
Споров на память голубые погоны морского авиатора с буквами СФ, осужденный под конвоем был отправлен в дисциплинарный батальон Северного флота, называвшийся среди сидельцев - «Сорока».
***
Дисциплинарный батальон - это воинская часть, в которой служат исключительно и строго по Уставу, но, по сути, военная тюрьма. Бойцы одеты в форму образца 1943 года, сама часть по периметру обнесена «колючкой», по углам зоны сторожевые вышки. Единственное, что не переводит находящихся
здесь военнослужащих в разряд уголовников, это то, что наказание дисбатом не фиксируется в документах военного, как судимость. В военный билет вносится едва заметная запись: матрос переменного состава в/ч такая-то. Прибыл - убыл.
- Дааа, боксер, карьерный рост налицо! - сказал командир
батальона, разглядывая военный билет, стоящего перед ним по стойке «Смирно» матроса, - Вся армия страны знает про вашу великолепную восьмёрку и её проделки. Особенно флот, от Камчатки до Новой Земли.
Иван стоял, глядя поверх головы командира в зарешеченное окно, отвечая на вопросы короткими
фразами: «Так точно!», «Никак нет!».
- Звонили, звонили мне насчёт тебя, - сказал подполковник: Все у нас здесь по ошибке, так пописать вылез за забор - а там патруль! Вот незадача! Все у нас здесь одинаковые, никому поблажек нет.
Несмотря на строгость работника пенитенциарной системы
флота, Иван был определён на работу в котельную, и там от звонка до звонка кидал уголёк, да чистил топки, для разнообразия наводя приборку в помещении кочегарки до блеска, что регулярно проверялось дежурным прапорщиком.
Весь год в напарниках у Ивана был молчаливый грузин Таймураз, бывший
главный старшина-акустик с тральщика. Командир боевого поста, молодой лейтенант, имел неосторожность в разговоре со старшиной употребить выражение «ё... твою мать», после чего физиономия юного офицера стремительно рванулась навстречу приборной панели, с треском об неё и затормозив. Может быть, на
корабле всё бы и замяли, но лейтенант попал в госпиталь со сломанной челюстью. А там включился отлаженный репрессивный механизм, и от матроса уже ничего не зависело.
Оба кочегара работали молча, изредка перекидываясь короткими фразами по делу. Ни тот, ни другой душу друг другу не открывали,
однако к концу срока сделались большими друзьями.
Год пролетел незаметно, может быть, в силу привычки к службе, а может, в силу размеренности жизни: вахта, еда, строевые занятия или чтение Уставов, сон. И так по кругу. Человек ко всему привыкает.
***
День в день по окончанию срока
дежурный прапорщик привёз отсидевшего свой срок матроса в Североморский флотский экипаж и передал его с рук на руки командиру.
На память о содержательно проведённом времени Иван снял с шапки на память простую краснофлотскую звёздочку.
Ему выдали ленточку на бескозырку с надписью
«Северный флот» и выделили одному двухъярусную койку в самом углу кубрика. Матросы роты обеспечения подходить к нему боялись, но уж если доводилось, то обращались к нему исключительно на «Вы». На камбуз он ходил один, проводя остальное время дня в ленинской комнате за чтением книг, рисованием или
просмотром телевизора. Домой он не звонил.
Заканчивался октябрь 1983 года.
Здоровенный, слегка побритый мужик 27 лет от роду сидел на койке в углу кубрика и никому не мешал отдавать священный долг Родине. Так же молча к нему подошёл командир роты обеспечения и присел рядом.
- Не
возражаешь? - спросил он.
- Да сиди уж, - тихо ответил Иван.
Они сидели и молчали какое-то время.
- Тебя сегодня увольняют, Иван, - как-то буднично произнёс капитан.
- Да? А я уже и не надеялся, привык. Что ж это раньше всех? - без особой радости в голосе спросил матрос.
- Видать, заслужил, как-никак, девять лет без страха и упрёка Родину защищал, - пояснил офицер.
- Прибавь ещё два года в Нахимовском. Будут все одиннадцать. Вот так юность и прошла, - с вздохом резюмировал Иван.
- Повезло тебе, в общем, «питон». Давай подтягивайся через час в
канцелярию с вещами, - ротный встал и направился готовить бумаги.
Через час Иван появился на пороге канцелярии с зелёным «сидором», с которым прибыл из дисбата, и перекинутым через руку бушлатом с нашитыми на правый рукав девятью жёлтыми «шпалами», по одной за каждый год службы.
- Да ты
шутник! Прямо рекрут флота Его императорского величества, - усмехнулся капитан.
- Имею право, смотри первоисточник, - парировал увольняющийся в запас и кивнул на лежащий на столе потрёпанный военный билет.
- Ну, будь здоров, удачи тебе, - офицер крепко пожал руку матросу. Они были одного
года рождения.
- Да, кстати, там, у ворот тебя УАЗик ждёт до вокзала, а то мало ли кому от счастья по дороге рожу начистишь.
- Было бы смешно, если бы не было так грустно. Счастливо оставаться, командир, - Иван надел бескозырку, развернулся и вышел.
Перед тем, как сесть в
командирский УАЗ, Иван обернулся. У серого забора, сложенного из рванных гранитных камней, стояли и молча смотрели на него все свободные от работ матросы роты обеспечения.
- Бывайте здоровы, моряки! - сказал им Иван.
- Прощайте, товарищ матрос, удачи вам! - вразнобой, но все вместе
ответили остающиеся. Чувствовалось, что прощались они с Иваном с искренним уважением.
***
Я познакомился с ним в поезде Мурманск - Ленинград.
Он стоял в коридоре напротив своего купе, и смотрел на заснеженный карельский пейзаж, проплывающий за окном.
- О как! - сказал я,
упёршись взглядом в девять нашивок на рукаве его потрёпанного бушлата.
- Да, всё не просто, - ответил он со вздохом.
- Я вижу, что мы выпали из одного гнезда, - он кивнул на пять нашивок на рукаве моего бушлата.
- Моё инженерное гнездо имени Ленина отторгло меня на четвёртом курсе,
А у тебя, я наблюдаю, всё гораздо запущеннее, - и мы одновременно рассмеялись.
- Иван Киров, - он протянул мне мозолистую ладонь: Меня военно-морской флот не то чтобы отторг, а скорее отрыгнул, и не буду скрывать, перед этим изрядно помусолив.
- Кир Иванов, в смысле Кирилл, а не от слова
«кирнуть», хотя я, в принципе, не против, - мы снова рассмеялись и крепко пожали друг другу руки.
Мы сидели в купе, пили водку, купленную на полустанке у местных мутноглазых бутлегеров, и закусывали вкуснейшим копчёным сигом, тоже местного отлова.
Я рассказал ему про мою не сложившуюся
карьеру корабельного инженера-механика, а потом долго и с интересом слушал историю его флотских похождений. На верхних полках, свесив головы и открыв рты, нас слушали два лохматых охломона.
Он говорил и говорил, как будто хотел выговориться за столько лет лаконичности, и за то молчание,
которое не стало золотом.
Патруль на Московском вокзале ринулся было, в нашу сторону, но начальник патруля, капитан-лейтенант, по-видимому, слушатель Академии, разглядев наши нашивки, остановил своих бойцов. Мы издали поприветствовали друг друга отданием воинской чести в движении. И этот
воинский ритуал был последним в нашей военной биографии.
***
Наша следующая встреча состоялась в кабинете методистов заочного факультета училища имени Макарова в начале лета следующего года. Я сдал сессию за пятый курс, на который я восстановился по академической справке военно-морского
училища имени Ленина. В кабинете происходило вручение дипломов и нагрудных знаков выпускникам судоводительского факультета. Обыденность процедуры вручения дипломов без малейшего намёка на торжественность - удел выпускников заочных факультетов. Отстрелялся - получи, и будь здоров, портянка парусом,
ветер в «попу».
Потом мы отмечали это событие у него дома, и он показал мне свою коллекцию.
В чёрном берете морского пехотинца, как в мешке, лежали ленточки от бескозырок с названиями флотов и училищ: Нахимовского и Фрунзе, пять курсовок из золотого галуна, узкие погоны с буквой «Н»,
чёрные погоны с буквами БФ и голубые погоны с буквами СФ, маленькая красная звёздочка и знак за окончание Нахимовского училища - всё его богатство, нажитое за прошедшие одиннадцать лет. Ко всему этому богатству он добавил ромбик за окончание ЛВИМУ с силуэтом парохода под красным флагом.
Прошло
лет двадцать. Гамбург. Порт. Я не торопясь, возвращаюсь на своё судно, на котором работаю последние пять лет старшим механиком, после прогулки по городу. По корме моего парохода стоит огромный современный контейнеровоз под Норвежским флагом. Вдруг за спиной скрипнули тормоза, и я услышал почти
забытый за много лет голос:
- Иванов, Кир! Ты это, или не ты, зёма?
Из красного «Мерседеса» с кряхтением вылез крупный мужчина со светлой с проседью шкиперской бородой, в чёрном кителе с капитанскими нашивками. Он мало изменился, некоторая полнота только добавляли ему солидности. И
борода ему шла.
- Ты, какими судьбами здесь?
- Да, вот грузимся на Южную Америку, вот мой лайнер, - я указал рукой на своё судно, в бездонные трюма которого, аккуратными рядами вставали контейнера.
- А вот мой красавец - варяг. Заканчиваем погрузку. Я как раз из администрации порта
еду, поднимемся ко мне, посидим, время до отхода ещё есть, - он потянул меня за рукав в сторону трапа «норвежца».
Мы сидели в его трёхкомнатной каюте, обставленной, как номер в дорогой гостинице. Стюард-филиппинец принёс лимон на блюдце и какие-то пикантные закуски. Хозяин достал из бара
бутылку представительского «Хеннеси».
- Всё как в квартире. Там кабинет, там спальня, удобства в коридоре, - показывал он свои хоромы.
На стене в рамке фотография: берег явно норвежского фиорда, белый домик, у крыльца чёрный «Шевроле» с кузовом, на капоте сидят два светловолосых
парнишки, рядом стоит невысокого роста женщина с приятным и каким-то домашним лицом.
- Это мои, квартира родительская в Питере, а это дача недалеко от Осло, я это так называю. Жена у них в университете наездами преподаёт русский язык и литературу, а я уже как десять лет в норвежской компании
работаю. Джип, кстати, подарок от фирмы, так сказать, за успехи в капиталистическом соревновании. Мы на линии работаем Гамбург - Балтимор, четыре через четыре месяца, так что дома регулярно, и надоесть друг другу не успеваем.
Мы сидели, пили коньяк и говорили о том, что произошло с нами за
последние годы.
- Может, и с карьерой у меня так попёрло, потому, что судьба решила компенсировать мне все тревожные неудобства военной юности? - как бы спрашивал он у меня.
- Да уж не прибедняйся, ты всё-таки специалист, каких мало. Да и на английском и немецком шпаришь, как на родном,
а это как ничто другое способствует карьерному росту у супостатов. Всё одно к одному. Ты, вроде, в детстве мечтал путешествовать под белыми парусами - сильно, видать, хотел, раз всё сбылось, - ответил я, и подумал про себя, что меня как-то судьба тоже не обидела, получил то, что хотел, лишь с
небольшим перерывом на отдание священного долга Родне.
Вскоре грузовой помощник доложил об окончании погрузки и времени прибытия на борт портовых властей и лоцмана. Иван сказал в трубку несколько фраз на английском, и вскоре на судне началась суета, обычная для подготовки отхода в рейс.
- Знаешь, Кир, когда умирал мой отец, я был в рейсе, и он написал мне последнее письмо. Я его всегда с собой ношу, - и протянул мне сложенный вчетверо лист заламинированной бумаги.
Я развернул лист и прочитал неровные буквы, написанные слабеющей рукой умирающего старика.
«... Сын, ты
опять в море, и я, видимо, живым тебя не дождусь. Это моё последнее письмо к тебе. Должен сказать, что был не прав, навязывая тебе свою волю, судьбу не обманешь. Ты стал капитаном, и всё-таки офицером, ведь у вас на торговом флоте комсостав то же называют офицерами. Тебе было тяжело в молодости, но
я надеюсь, что удача не обошла тебя стороной и ты получил от жизни то, что хотел. И я прожил жизнь так, как хотел, и потому ухожу спокойно. Прости меня, сын. Прощай. Твой неисправимо настойчивый отец...».
- Да, офицером флота я не стал, хотя отец так этого хотел. Достойной молодости не
получилось, зато зрелость удалась! Я тут в отпуске в Питере был. Смотрю, среди почты повестка в военкомат. Хотел выбросить, но ради интереса решил сходить. Короче, прибыл! Какой-то замшелый военный пенсионер начинает строить меня, как последнего карася! Мол, вы такой-растакой, столько лет капитаном
работаете, а воинское звание «матрос» и ВУС какой-то партизанский. Мы вас пошлём на сборы и присвоим звание офицера запаса. Я тихо так ему, ласково, отвечаю: «Я по вашему ведомству был и до отставки останусь матросом по принципиальным соображениям».
Он мне в спину: «Ну, хоть медкомиссию
пройдите»! Я ему: «Вас патологоанатом оповестит о моих болячках, но чуть позже». На том и разошлись.
***
Капитан норвежского суперконтейнеровоза Иван Киров проводил меня до трапа. На площадке напротив его офиса я заметил кожаный мешок, набитый песком, и висевший на перекладине
самодельного турника. Мешок был сильно потёрт слева, и прошит заплатками справа.
- Ни дня без спорта! Привык, - ответил он на мой вопросительный взгляд.
Мы по-русски обнялись и обменялись крепким рукопожатием, и я вдруг почувствовал, что на его судне, да и, вообще, в жизни всегда будет
порядок.
Краткий словарь специальных морских терминов.
Рекрут - военнослужащий царской армии, призванный на 25 лет.
СКА - Спортивный Клуб Армии.
«Питоны» - выпускники Нахимовского Военно-Морского училища.
«Гады» - матросские ботинки.
«Блатные» годки
- старослужащие в военно-морском флоте, попавшие на «тёплое» место по протекции, т.е. по блату.
Замкомвзвод - курсант старшего курса, исполняющий обязанности командира курсантского взвода (который является классом). Должность командира взвода офицерская, но в военных училищах с этим вполне
справляются курсанты-старшекурсники. Старшиной класса, как правило, назначается наиболее достойный из одноклассников.
«Шпала» - горизонтальная нашивка в виде полосы. Соответствует каждому отслуженному году. В настоящее время упразднена. Считалось, что ношение этой нашивки подогревает
неуставные отношения.
«Попа» (испанское) - корма судна.
ЛВИМУ - Ленинградское Высшее Инженерное Морское Училище имени адмирала С.О.Макарова. В настоящее время Государственная Морская Академия того же имени. Пристанище отчисленных от обучения в военно-морских училищах.
«Зёма» - на
флоте, земляк. Хотя, наверное, в армии тоже.
ВУС - военно-учётная специальность. Шифр в военном билете, чтоб шпионы вероятного противника не разобрались.
Кто прочитал тот достойный человек
56/2 |
| Поделиться:
Re: Рекрут (повесть о невезучем человеке). С бигле...
осилил - нашел знакомое слово "Хасан" .... известный караблек :-) ... смешно было смотреть как на нем нахимовцы в первый раз уходят :-) на выходе из гавани - висят гроздьями на леерах от крутости - а потом в море - от слабости :-) ...животной :-)
4/0 |
| Поделиться:
Re: Рекрут (повесть о невезучем человеке). С бигле...
Старший лейтенант Ачкасов
приступал к коитусированию жены. Он засунул заскорузлые на службе ладони под задранную юбку и укрепил их поверх пленительных бёдер. Оставалась мелочь – натянуть упругий зад супруги на себя и тут же на выдохе отстраниться, чтобы далее продолжать возвратно-поступательные движения до победного конца.
Но в этот самый момент жена вдруг всхрапнула и басом сказала: «ОднАка...»
Ачкасов дёрнулся. Кулак его вывернулся из-под подбородка и потерявшее упор лицо треснулось носом об стол. «Бля..ь!», - подумал Ачкасов. И… проснулся.
Напротив старлея в свете настольной лампы желтел
круглый лик матроса Бельдыева. Лик выражал неописуемую скорбь.
- ОднАка, - покаянно повторил матрос. – Таварища старшая литинанта, я понимать мала-мала. Товарища литинанта повторить медленно-медленно – Бельдыев станет понимать…»
«…Твою мать!» - мысленно в рифму закончил Ачкасов.
Потом потёр ушибленный нос. Потом остро пожалел о так не вовремя прерванном эротическом видении. Потом потянулся за упавшей под стол книжкой. Та называлась очень жизнеутверждающе: «Методическое руководство к учебному пособию «Русский язык» для солдат, слабо владеющих русским языком».
Старлей пролистал первые двенадцать уроков, освещавших такие важнейшие с точки зрения владения русским языком понятия, как «воинские звания», «расположение воинской части», «воинские уставы», «дневальная служба», «строевая подготовка», «материальная часть автомата» и ТыДы. После чего углубился в
тему «Боевое Знамя воинской части»:
- Тээээкс… Что тут у нас? «Лексическое наполнение», «грамматический материал», «речевые образцы» и «типовые конструкции»... – Ачкасов поморщился, словно съел что-то кислое.
***
Ах, боже ж ты мой, как всё непутёво получилось!..
Перед самым началом новой автономки на лодке выявился некомплект л/с (ввиду очередной демобилизации всё того же л/с). У командира корабля в предверии многомесячного круиза по Атлантике было и так дел по горло. Посему, когда старпом сообщил кэпу, что берег готов поделиться с атомариной
видным представителем отряда приматов-срочников, кэп махнул рукой: «Да хоть ишака пусть шлют! Лишь бы быстро!» Так на лодке появился матрос Бельдыев – в высшей степени странное существо почти двухметрового роста, наделённое китайским разрезом глаз и почти тотальным незнанием русского языка. В
документах Бельдыева значилось, что, во-первых, он приписан к минно-торпедной боевой части, а, во-вторых, что он, Бельдыев, чукча.
Призван был Бельдыев из такой перди, что штурман не смог её отыскать даже в восьмитомном атласе СССР.
- Господи!.. – старпом прикрыл левый
глаз ладонью, а правым печально воззрился на лунообразное рябое лицо реципиента. – Как ты вообще под призыв попал? Как тебя там в твоём чуме военкомат отыскал?!
Уяснив смысл вопроса, реципиент мимикой и жестами дал понять, что военком за ним прилетал на вертолёте из Уэлена.
- А как ты, чудо дремучее, умудрился школу закончить, ни рожна русского не зная?
Бельдыев пояснил – школы в стойбище отродясь не было. Всему учил отец.
- Но аттестат! Аттестат об окончании средней школы ты как получил?
А никак. Отец где-то в обмен на
огненную воду добыл. Как сквозь учебку прошёл? Ну, вот так и прошёл. Ротный научил фразе, которую, по его мнению, должен был знать каждый уважающий себя чукча: «ОднАка»…
Поняв, какого кота в мешке приняли на борт, командир лодки площадно изругал кадровиков, вызвал командира БЧ-3
Ачкасова и приказал «этого оленевода-переростка из отсека не выпускать. Вплоть до возвращения в базу! А там – назначить в наряд по казарме до конца срока службы».
Бельдыев благополучно пересидел всю автономку среди торпедёров, перманентно получая по рукам, когда тянулся ими не туда.
Коллеги по отсеку воспринимали его, как бесплатный аттракцион «попка-дурак», со всеми вытекающими...
Как только лодка ткнулась в твердь родного причала, Ачкасов лично потащил оленевода на берег. Но не выгорело. У корня пирса старлей, напористо волокущий куда-то за руку рослого
узкоглазого матроса, наткнулся на командира дивизии. Каперанг очень некстати решил продемонстрировать свою заботу о личном составе. Остановил нашу парочку и спросил у Бельдыева, как прошло плавание? Знатный торпедист-оленевод на мгновение одеревенел с правой рукой у виска, а потом выдал:
-
Таварища капитана первага ранга, дакладываю! ОднАка!..
- Чего?! – вытаращился каперанг.
- ОднАка! – повторно гаркнул Бельдыев и с ощущением полностью выполненного долга замолчал, поедая начальство своим узкоглазьем.
- Чего «однАка»? Ты вообще по-русски-то ещё чего-нибудь
знаешь?
- Так точно, таварища капитана первага ранга!
- И?.. – каперанг сдвинул фуражку на затылок, что, как знали все в дивизии, было первым признаком нарастающего недовольства.
У Ачкасова тоскливо заныло под ложечкой. И правильно заныло. Предчувствия старлея не подвели.
Бельдыев наморщил лоб, мысленно перебрал весь освоенный русскоязычный минимум и остановился на рифме, втихую от командира БЧ-3 усвоенной от сослуживцев. Всякий раз, когда торпедёры слышали её из уст Бельдыева, то бурно аплодировали. Стало быть, сделал вывод матрос, и комдив не устоит
перед обаянием цитаты:
- Таварища капитана первага ранга! Звать меня никак, ну, а ты – мудак!
- ЧТОООООО?!!!..
Комдив навтыкал всем: и командиру лодки, и старпому, и замполиту, и лично товарищу Ачкасову. Дождавшись, когда за удаляющимся каперангом затихнет эхо матюгов,
командир поманил к себе пальчиком замполита и БыЧка-3:
- Вот что, други. Пока наш оленевод не научится внятно изъясняться по-русски и согласно уставу, я вас буду дрючить, как кролик крольчиху – без удовольствия, но часто и результативно. Даю вам три дня. На это время сход на берег запрещаю.
Через три дня проверю!
…Под предлогом отчёта в политотделе дивизии, замполит всё-ж таки слинял разок на берег, притарабанив на лодку «Методическое руководство к учебному пособию «Русский язык». Старпом выкрал у малолетнего сына букварь. Ачкасова и Бельдыева на три дня законопатили в
прочный корпус. Форсированное обучение русскому, с богатыми вкраплениями непарламентских выражений, шло энергично и напористо. Перерывы старлей делал только на шестичасовой сон, трёхразовое питание и пописать-покакать. Особую целеустремлённость командиру БЧ-3 придавала мысль, что на берегу его ждёт
вот уже целых 6 месяцев не ёбаная мужем жена…
***
- …Так, Бельдыев. Продолжаем. Боевое знамя воинской части - это символ воинской чести, доблести и славы. Понял? Повтори!..
- Ээээ… Воинская знамя, однАка…
- Не «воинская», а «воинское». Слово «знамя» - среднего
рода. И следи, етить, за падежом. Повтори.
- Среднега рода, однАка.
- Без «однАка». Повтори!
- Без однАка, однАка…
- Твою мать, Бельдыев!
- Твою мать, Бельдыев, однАка!..
Из глубин своей прострации Ачкасов понял, что типовая методика освоения языка не
прокатывает. Требовалось какое-то новаторское решение…
К концу третьих суток этого трэша Ачкасова и Бельдыева вызвал к себя командир. В каюту к кэпу они ввалились похожие лицами, как братья-близнецы. У обоих глаза были красные и глубоко запавшие.
- Ну-с,.. – кэп листанул
букварь и ткнул пальцем в первою попавшуюся букву. – Это что?
- Буква «о», товарища… товарищ командир. – отрапортовал деревянным голосом Бельдыев.
- А вот тут что нарисовано?
- Олень!
- А выше?
- Окно!
- Это что за буква?
- «Ёб…»! Нет, просто «ё»!
-
Что нарисовано?
- Ёжик!..
- Это что?
- «Зэ»!
- Что нарисовано?
- Знамя!
- Что можешь об этом рассказать?
- Боевое знамя – это символ воинской чести, доблести и славы! Обязанность солдата и матроса - оберегать знамя своей части или корабля как зеницу ока! –
протараторил Бельдыев.
- Товарищ командир, разрешите? – всунулся между Бельдыевым и кэпом Ачкасов. – А он ещё и стихи может… С выражением.
- Да ну? – поразился командир лодки.
- Так точно, могу. – судя по тональности голоса, Бельдыев был близок к обмороку. – Пушкин. «Мороз и
солнце; день чудесный! Ещё ты дремлешь, друг прелестный!..»
- Ачкасов, что это было?! – пятью минутами позже спросил у старлея штурман, подслушивавший у командирской двери снаружи.
- Новейшая методика… Новаторская технология… - слова из БыЧка-3 вылетали отрывисто и дергано, т.к.
старлей стремительно втряхивал себя в шинель.
- Гм?.. Я бы так не смог, чтобы за три дня – язык… Ачкасов, определённо, ты – гений.
- Я? Нет, это Бельдыев – гений. – объявил старлей, уже убегая на берег. – …За короткий срок выучить наизусть, ничего не понимая в содержании, букварь, устав
и том Пушкина… Определенно – гений!..
***
…Старший лейтенант Ачкасов приступал к коитусированию жены. Он засунул заскорузлые на службе ладони под задранную юбку и укрепил их поверх пленительных бёдер. Оставалась мелочь – натянуть упругий зад супруги на себя и тут же на
выдохе отстраниться, чтобы далее продолжать возвратно-поступательные движения до победного конца. Но в этот самый момент радиоприёмник на буфете пискнул и голосом Кола Бельды затянул:
«Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,
Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.
По хрустящему морозу поспешим на край земли
И среди сугробов дымных затеряемся в дали.
Мы поедим, мы помчимся на оленях утром ранним!..»
Старлей почувствовал, как у него всё опустилось. Он плюнул, сказал: «ОднАка!», - и пошёл на кухню пить водку.
:-)
5/1 |
| Поделиться:
Re: Рекрут (повесть о невезучем человеке). С бигле...
...Его с самого детства считали неправильным. Если точнее, то по его собственным словам - где-то лет с семи, когда он посреди родного Минска ответственно заявил маме - мол, в гробу я видел и музыкальную школу, и кружок рисования.
Мама, почтенная супруга кандидата филологических наук, ошарашенно всплеснула руками и, с заведомо причитательными нотками в голосе, поинтересовалась: "Лёва, а кем же ты хочешь стать?" Семилетний Лёва надул щёки и, помахав зачитанным томиком Станюковича, объявил, что хочет стать моряком. "Лёвушка,
ты - едиёт!" - не без лёгкого грассирования отрезюмировал папа, но этим и ограничился, искренне полагая, что к моменту окончания школы сын несколько поумнеет.
Зря надеялся.
Ровно в тот год, когда папа увенчал свою естественную плешь профессорскими лаврами, Лёва обрёл плешь
искуственную. Рукотворную. Ибо был зачислен в Высшее военно-морское ордена-жутко-подумать Ленина, Краснознамённое, ордена Ушакова училище им. Эм Вэ Фрунзе по адресу 199162, Ленинград, В-162.
Несмотря на ярко выраженную семитскую внешность, фрунзенку Лёва закончил блестяще.
Потом было весело.
Молоденький "жЫдолитинант" Лев-свет-батькыч при распределении был услан на Север, где по прошествии некоторого времени с удивлением обнаружил себя командиром штурманской боевой части на одной из атомарин.
И понеслось. И поскакало. А когда нестись и
скакать кончило, Лев Иосифович открыл глаза и понял, что ему уже ого-го сколько с гаком лет и он не только кап-раз в отставке, но ещё и военный пенсионер в одном флаконе. А заодно и вдовец-дети разбежались кто куда. Т.е. одинокий, как перст.
Томик Станюковича давным давно был Лёвой
утерян в одной из первых автономок, о чём особых сожалений не возникало. Как-никак за время службы Лёва успел повидать столько, стольких и в таких ракурсах, что сам мог накатать три тома живописнейших маринистических опусов под общим названием "Зад в ракушках".
Кстати, о заде. При
попытке сесть на табурет Лёва ощутил заметное неудобство... Привыкший все проблемы решать сразу, дабы встретить Третью мировую не отвлекаясь на текучку, Лёва нацепил на себя цивильный костюм с кепочкой и пошаркал на улицу. Надо отметить, что жил наш герой после схода на берег в каком-то периферийном
Задрищенске, где отродясь никаких ведомственных военно-морских лечебных заведений не было. Так что у Лёвы не оставалось иного выхода, как взять курс на обычную поликлинику.
...В регистратуру стояла длинная очередь, живо напоминающая кадры хроники "москвичи и гости столицы в едином
порыве пришли попрощаться с усопшим товарищем Сталиным".
Лёва почесал себя под кепочкой. И вспомнил две любопытные вещи. Во-первых, что как у пенсионера-подводника, награждённого ну разве что не звездой со Спасской башни, у него есть право обслуживания без очереди. Во-вторых, что
докУмент, всё это удостоверяющий, остался дома на холодильнике.
Попытка Льва Иосифовича овеществить своё право на право безочередного обслуживания без предъявления ксивы закончилась крахом. Ибо после первого же пробного вяканья Лёвы о том, что он хотел бы получить свою медкарту минуя
получасовое стояние, очередь хищно посмотрела на Лёву, вдохнула и... набросилась.
Седовласые бабки замахали руками и закричали, что они тоже тут в душе все ветераны клюкой неебаццо. И им тоже хотелось бы без очереди. И вообще, старух обгонять - себя не уважать! Подумаешь, какому-то там
Лёве какое-то государство что-то там гарантировало!..
Женщины из очереди запричитали, что у каждой дома - детей три мешка и им тоже надо побыстрее.
На этом общем осуждающем фоне особо выделился один мужик, смеривший взглядом шестидесятилетнего Лёву от туфель до кепки, и
заявивший, что скорее сдохнет, чем пропустит впереди себя жида. На робкий вопрос Лёвы, а чем же ему так жиды досадили, мужик громко уличил всех евреев и Лёву персонально в причастности к всемирному антирусскому жидо-массонскому заговору. Следы которого, добавил мужик, он наблюдает ежечасно. Начиная
от купленной вчера в ларьке у жидо-массонки Ивановой палёной водки и заканчивая уже сегодняшним приобретением на рынке гнилых мандаринов у жидо-массона Гоцеридзе.
...Короче, домой Лёва вернулся в некоторой потерянности и без медицинского обследования. В ушах всё ещё звенел чей-то
вопль: "Не пускайте еврея, они уже и так везде пролезли!.."
Лёва подошёл к настенному зеркалу и всмотрелся. Да, типичный вечный жид. Ссутулившийся и со шнобелем. Ну, разве что не пархатый. Пока.
Лёва молча погрозил отражению кулаком и распрямил плечи. Распахнул шкаф и
снял с вешалки комплект своей парадной формы. Встряхнул его, вслушавшись в бряцанье многочисленного наградного иконостаса...
Ещё через 20 минут у поликлиники с резким скрипом тормозов остановилось такси. Водила пулей вылетел со своего места, обежал капот и открыл переднюю правую дверцу.
Из салона на тротуар сошёл бравый капитан первого ранга. С орлином взглядом, значком командира подлодки, кучей орденоносных цацок и при кортике.
Осмотревшись, Лев Иосифович не глядя протянул таксёру половину своей месячной пенсии, отказался от сдачи и, чётко печатая шаг своими
начишенными до умопомрачительного блеска ботинками, направился к поликлинике. Поведя плечом с капразовским погоном, открыл скрипучую дверь. И пошёл прямо к окошку регистратуры. Вид при этом у Лёвы был такой, такой... Что никто не заступил Лёве дорогу. Ни единый человек. Очередь каким-то непостижимым
образом рассасывалась перед каперангом, чтобы тут же снова ссосаться за его, прямой как доска, спиной.
Как-то сами собой затихла болтовня и разговоры. В абсолютной тишине Лёва в последний раз сделал строевой "жбанг!" каблуком по кафельной плитке пола, отточенным движением смахнул с
головы под локоть фуражку. Потом достал из кармана своё пенсионно-превилигированное удостоверение, всунул его в окошко регистратуры. И туда же, в окошко, голосом, которым когда-то запросто перекрывал рёв атлантического шторма, прогорланил:
- Иииййаа! Еврей! Капитан первого ранга в отставке!
Лев Иосифович Такой-то! Проживающий по такому-то адресу! Мне нужна моя медицинская карта! Так как у меня болит жопа! К какому врачу мне обратиться?..
- ...Какой же это жид? - сказал минут десять спустя борец с жидо-массонами, избавившись наконец от бликов каперанговских погон в глазах.
- Натуральный русский! Жиды-то всё тишком, да молчком своё гребут, а этот прямо сказал: "Мне надо!.." Аж стёкла зазвенели.
"Ага, ага! Точно - наш!", - закивали бабки: "И удостоверение у него есть - всё чин по чину. И медалей - до пупа..."
А одна женщина в очереди печально
вздохнула: "Эх... Вот за каких надо замуж выходить! А то у меня дома - не мужик, а размазня".
"Ага, ага!" - снова закивали бабки и принялись перемывать косточки своим дедам.
Ну, а Лёва... Что, Лёва? Лёва за три недели вылечил вовремя выявленный геморрой. Потом пошёл
прогуляться и обнаружил, что половина Задрищенска знает его теперь в лицо, торопясь вежливо поздороваться. А вторая половина Лёву в лицо не знает, но уважает так, что аж деревья качаются.
За глаза же местное население Льва Иосифовича с тех пор так и стало именовать - "неправильный
еврей"... И, чтоб он был здоров, именует до сих пор.
:-)
6/1 |
| Поделиться:
Re: Рекрут (повесть о невезучем человеке). С бигле...
Гы!!!
А я знаю почему "Хасан" токо по балтике шнырял.
А вот про заходы в порты иностраннх государств- трёп.
Как впрочем и всёостальное.
Я сам в бригаде УК служил.Нех заливать.
0/0 |
| Поделиться:
Re: Рекрут (повесть о невезучем человеке). С бигле...
