В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком:
очень худой прыщавый червяк
с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня
стеснялась и весь
пубертатный период старалась держать меня подальше
от родных и знакомых, на
все лето отправляла меня в пионерский
лагерь.
Пионерский лагерь состоял из
бараков с детьми, домика администрации и четырех
туалетов. Туалеты состояли
из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму
деревянного настила с дырками
и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли, поэтому
туалеты
предусмотрительно
строили далеко от жилых помещений и обсаживали их
кустами.
Девочки долгое время думали, что я
мальчик: В общем, со мной не
дружили. В ту роковую ночь полуночный понос стал
моим единственным
товарищем.
Поносил весь
лагерь: зеленые фрукты,
немытые руки повара и
всякое дерьмо, которое жрали пионеры с голодухи
делали свое дело. Дырки в
тубзике были обгажены расстроенными желудками
четырехсот человек и девочки
ходили срать парами: одна гадит, другая светит
фонарем, чтоб
первая не
вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне
никто не хотел светить
фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в
гордом одиночестве; в
тусклом свете фонаря были видны только очертания, и,
сидя над дырой, я
смирилась с тем, что уже
вляпалась в чье-то
скользкое говно. Неожиданно
какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала,
резко дернула
неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то
поносу и я вошла в очко
как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь
загнала меня по пояс в
кучу
дерьма, над головой смутно виднелась очко, если
кто-нибудь сейчас придет
гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь
матом, я дотянулась до
очка руками: это, блин, было сложно - все твердые
опоры
были скользкими, как
суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и
высунула башку: от свежего
воздуха закружилась голова и я удержалась на
завоеванных позициях только
волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на
локти: нужно за что-то
ухватиться, чтоб не
соскользнуть. Все вокруг было
склизким, зацепиться можно
было только за поперечную деревянную балку в
полуметре от меня, я с
остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от
напряжения:
Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя
дотянусь!..
Вдруг
меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, или глухой стук - я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса - и я снова над очком. Так. Тянемся: Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться.
Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарь - сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась как смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он только под конец
смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня особенно любил - ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту
ночь он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:
Ну-у-у: Иди же сюда-а: ссссука-а:. Дай, я до тебя дотянуссссь!..
