Фильм хорошый, снят качественно.. А некоторые моменты просто потрясли. Этот фильм даже для статистики надо всем посмотреть.
НУ и проблеммы показанные в фильме в принципе актуальны. Не хватало только одногор, для полной безнадеги. Это явное превалирование китайцев везде...
Пасматрел,
Фильма не однозначный, с одной стороны - отличная работа оператора, постановщика и актеров (не всех), с другой стороны - ужасный сценарий с кучей нестыковой, натяжек и пр. бреда.
Фильм зрелищен и красив. Только название для нашего проката перевели по-идиотски. Должно быть "Дети людей", а так все внимание концентрируется на этом негритянском отпрыске, а фильм совсем не об этом.
Насчет "красив" ничего сказать не могу, потому как фильм мрачноват. Снят действительно качественно, натуралистично, без голливудских приблуд. Проблемы вполне реальные для наших времен - насчет бесплодия всего человечества загнули конечно, а вот проблемы иммиграции, вернее ее итоги, на мой взгляд
правдоподобно показаны - этим рано или поздно все закончится. Особо умиляет, что продолжателем рода человеческого станет рожденный от неизвестного "дрочилы" негритенок. Настолько, видимо, на Западе у людей в подкорке засело, что негры во всех отношениях сильнее и живучее белых.
Фильма не однозначный, с одной стороны - отличная работа оператора, постановщика и актеров (не всех), с другой стороны - ужасный сценарий с кучей нестыковой, натяжек и пр. бреда.
«Дитя человеческое» Альфонсо Куарона — еще одна показательная антиутопия, только с библейскими мотивами
Джордж Оруэлл, создатель самой знаменитой антиутопии всех времен, сравнивал с канарейкой литературу. Канарейку
шахтеры брали с собой в шахту, поскольку птаха реагирует на смертельный для людей, но не ощущаемый ими газ. Вот, значит, и писатель… Киношник в этом смысле не отличается от писателя ничем: в конце концов, в основе всякого кино тоже лежит текст. А востребованность канареечных арий в обоих искусствах
сейчас достигла уровня добротного шлягера: «Дитя человеческое», следующая после четвертой серии «поттерианы» работа модного голливудомексиканца Альфонсо Куарона, — всего лишь один из множества фильмов и книг последних лет, на разные лады перепевающих антиутопические мотивы.
Манеру
датировать мрачное будущее конкретным годом завел, собственно, тоже автор «1984». Только сроки, отделяющие это будущее от настоящего, с оруэлловских времен заметно сократились. У кого 2008−й, у кого 2017−й. У Куарона, экранизировавшего роман англичанки Филлис Дороти Джеймс (даме, между
прочим, сейчас за 80, и она член палаты лордов), на дворе 2027−й. И вот уже 18 лет на Земле не появлялось ни одного новорожденного. Ученые спорят о причинах тотального бесплодия, а человечество бодро погружается в хаос: «Дитя человеческое» (чье оригинальное название звучит не так пафосно хотя
бы из-за множественного числа: Children of Men) открывается — привычный киноантиутопиям ход — новостной нарезкой. В Европе и прочем мире анархия и беспредел, люди звереют и вымирают… И только Британия — остров стабильности, впрочем, максимально дурной: у власти авторитарный режим, тайная полиция не
то ловит подпольщиков, повинных якобы в терактах, не то сама их инспирирует, телевизор призывает граждан сдавать властям нелегальных иммигрантов, толпы беженцев со всего света загнаны в жуткие фильтрационные лагеря, живо напоминающие о добротном нацистском опыте.
Из этого-то дивного
нового мира и выдергивают террористы из группировки «Рыба» заморенного клерка Тео (Клайв Оуэн), давно распрощавшегося с антиглобалистским прошлым. Когда Тео вытаскивают наконец из микроавтобуса, куда недавно грубо запихнули, и снимают накинутый на его голову мешок, он обнаруживает перед собой бывшую
возлюбленную (Джулианна Мур). Теперь она у «рыб» за главную, а Тео — в память о прошлом и за солидное вознаграждение — предлагается доставить через полицейские и армейские кордоны к побережью девушку-иммигрантку (Клэйр Хоуп Эшити), чернокожую хамоватую плебейку из гетто. Помявшись, Тео соглашается.
Вот только он не знает, кого взялся проводить на берег и во что вообще вязался. Потому что девушка — уникум, умудрившийся забеременеть. А охотиться за ней будут не только власти, но и сами подпольщики, собирающиеся, вопреки воле своей лидерши, не отослать новую мадонну для изучения в безопасное
место, а использовать как знамя зреющего иммигрантского бунта…
Насчет мадонны тут не оговорка и не вольность: Куарон ничуть и не скрывает, что монтирует на каркас антиутопии евангельскую притчу. И недаром союз новых народовольцев зовется «Рыбой», героиня предъявляет герою свой круглый
живот посреди хлева, а к измотанному бедолаге Тео льнут кошки, собаки и прочие твари Божии. Собственно, библейская многозначительность «Дитя человеческое» и подводит; избыток пафоса только вредит фильму, в лучшие моменты поднимающемуся до уровня натуралистично-меланхоличного шедевра и
демонстрирующему картины бездетного апокалипсиса с удивительной (и как раз совершенно беспафосной) достоверностью телерепортажа. Главная беда с этим пафосом в том, что он порядком невнятен; совершенно все-таки невозможно понять, что хочет своими евангельскими аллюзиями сказать Куарон. Человечество
настолько погрязло в безнадеге, что без Спасителя (или хоть завалящего чуда) ему не обойтись? Или?
Как ни крути, а часть первая, про «человечество погрязло», глядится куда убедительней второй, про чудо; перетягивает на себя одеяло. И вот тут «Дитя человеческое» вполне логично
встраивается в шеренгу антиутопий новейшего времени. Потому что все они — песни канареек в мире, где не осталось внятных оппозиций. Где грань между «тоталитаризмом» и «демократией» стерта уже до малоразличимости — и грозит стираться дальше.
Антиутопия всегда рождается из плохого опыта и
дурных предчувствий, точней, из дурных предчувствий, основанных на плохом опыте. Но в антиутопии классического, оруэлло-замятинского, образца предчувствие это отливалось в видение будущего, где «сапог топчет лицо человека — вечно». В тотальные тоталитарные машины, в которых человек низведен до
винтика и лишен любой свободы — от свободы потреблять до свободы выбирать правительство, от свободы читать книги до свободы совокупляться. Соответственно, коктейль из этих свобод и виделся спасительной вакциной. Казалось хотя бы приблизительно понятным, что именно надлежит оберегать и отстаивать,
чтобы кошмар не подменил собой реальность.
Внятный этот западный, евро-американский, дуализм, с парламентской либеральной демократией на одном полюсе и коммуно-фашистским концлагерем на другом, пошел трещинками уже в 90−е, после того как сам мир перестал быть биполярным, исчезла
«империя Зла», демонизируемая, сдается, не в последнюю очередь для того, чтобы самим держать лицо — хоть от противного. А уж после 11 сентября известного года от него и вовсе стали отваливаться здоровенные куски. Весомые настолько, что даже масштабные голливудские проекты в жанре антиутопии вроде
недавнего «V значит вендетта», спродюсированного братьями Вачовски (которые «Матрица»), не могут этого не демонстрировать. В этом новом, недуалистическом, мире — с «осью Зла» вместо его «империи», с новыми опасностями вроде религиозной и национальной нетерпимости или терроризма и государственной
реакции на терроризм (поди еще пойми, что хуже) — обнаружилось, что фашизм (раз уж это слово остается для нас главным тоталитарным брендом) может инфицировать демократию потихоньку, не ломая ее внешних институтов и базовых свобод, почти не тревожа ее иммунные системы. Что фашизм — не обязательно
гестапо, геббельсы из репродуктора и рентгеновский глаз Большого Брата, что бывает такой фашизм, при котором можно есть гамбургеры, смотреть Би-би-си и трахаться с кем захочешь. Что симптомы болезни не обязательно выглядят как глобальный концлагерь — довольно лишь чуть-чуть сместить акценты; о да,
разумеется, временно, разумеется, под давлением обстоятельств, будь то разгул терроризма (как в той же «Вендетте») или эпидемия бесплодия (как у Куарона)… оп — и вы уже там. Вы думали, что это насморк. А это рак.
Это чертовски невеселое открытие, да. Хотя бы потому, что осознать
опасность еще совсем не означает избежать ее. «1984» вполне убедительно доказал, что прогнозы никогда не сбываются в точности, и про будущее можно уверенно сказать одно: оно будет не таким, какое мы себе представляем. Но никто не сказал, что оно будет лучше. А ощущение того, что «мир, как мы его
знали, подходит к концу», уже даже не носится в воздухе, оно оседает на кинопленке и книжных листах.
