Вопросы иностранцев – они о чем-то скучном и конкретном. Журналист уважаемого западного журнала пишет большую длинную статью о чем-нибудь важном. Он пишет ее последние полгода. В статье вскользь упоминается Россия, и журналист подумал,
что ему не хватает комментария российского президента. Он пришел в этот зал, чтобы спросить, например, о перспективах международного сотрудничества в космосе. Путин что-то отвечает, через полгода его ответ промелькнет в этой статье – конечно, важной и очень интересной. Если западный журналист из
новостного агентства, он обязательно спросит что-нибудь срочное – ну вот про поставки оружия Свободной сирийской армии, и пока Путин еще будет дошучивать свою припасенную для этого случая шутку, на ленте агентства уже появится молния про сирийцев – самая срочная, самая важная, самая
бессмысленная.
Особняком стоят китайские журналисты. Они есть всегда, они всегда спрашивают о российско-китайских отношениях, и Путин всегда отвечает, что отношения крепнут. Китаец улыбается – он то ли в восторге от нашего президента, то ли презирает его, по улыбке не разберешь.
Но главные здесь, конечно, не иностранцы, а журналисты-россияне. Их вопросы делятся на три категории.
Первая – подобострастные.
В этом жанре хедлайнер – человек из «Комсомолки», неважно, Гамов или Баранец, но он обязательно поблагодарит президента за его
мудрость и служение отечеству, а потом спросит что-нибудь, на что у Путина заранее готова и справочка, и шуточка. Когда он закончит, корреспондент его поблагодарит, а если микрофон уже не у него, то просто поднимет кверху большой палец и улыбнется снизу вверх – здорово, мол, вы меня уделали,
Владимир Владимирович. Потом будет еще несколько подобострастных вопросов. Когда-то их обязательно задавал Андрей Туманов из газеты «Шесть соток», теперь он стал депутатом Госдумы, и, видимо, те, кто задают вопросы этого типа теперь, в глубине души надеются проследовать за Тумановым по квоте
«народного фронта», который плотно сотрудничает с прессой, особенно региональной.
Вторая категория вопросов – идиотские. Как тогда про «Вятский квас» или как та женщина, которая назвала президента Вовой – обязательно должен быть кто-то, над кем бы все хохотали, и Песков с Путиным
переглядывались бы – ты слышал, а? Когда в зале стихнет смех, президент что-нибудь переспросит, как бы давая пас задающему идиотский вопрос, чтобы он сказал еще что-нибудь, над чем все опять будут хохотать. Мероприятие длинное, должна быть живинка, закон жанра, никуда не денешься.
И
наконец, острые вопросы, самое интересное. Каждый год есть такой перечень общеизвестных тем, по поводу которых уже спрашивали Пескова, и он отвечал, что не в курсе, но все понимают, что в курсе, просто ему сказать нечего, но президент-то не сможет так отвертеться, поэтому надо пойти и спросить его,
поставить в неловкое положение. В этом году – понятно, будет про Чайку (когда аккредитовывали сотрудника Фонда борьбы с коррупцией Георгия Албурова от несуществующего СМИ «Левиафан», Песков или за кем там на самом деле последнее слово, безусловно, имел в виду, что такой человек в зале нужен
исключительно для того, чтобы спросить про Чайку, то есть ответ у них уже заготовлен, и они хотят обставить его драматически, чтобы еще все подумали, что вопрос удалось задать каким-то чудом, и президент был поставлен в неловкое положение), будет про Немцова и Кадырова, будет про Украину и про Крым,
и про Савченко и Александрова-Ерофеева, и про экономику, и про сборы с дальнобойщиков, и про возможное назначение Кудрина, и про возможную отставку Медведева – президент ответит на все вопросы, он готов к ним, он и собирает эту пресс-конференцию ради этих вопросов, это как заплыв через Янцзы для Мао
– Путину важно доказать (себе?), что он способен ответить на любой, даже самый острый и неприятный вопрос.
И он докажет. Но не потому, что он такой выдающийся политик или оратор. Он не даст содержательного ответа ни на один вопрос – да никто и не ждет, ритуал не предусматривает
содержательных ответов (важно, кстати: в 2013 году он объявил об освобождении Ходорковского не на пресс-конференции, а после нее, потому что помилование – это конкретное решение и конкретное слово, которому нет места среди ритуальных вопросов и ответов). Дело не в том, что он в чем-то солжет, как
раз прямой лжи он всегда старается избегать, и знаменитое «наших войск в Крыму нет» – это был скорее эксцесс, а не типичный случай. Нет, дело, вероятно, в особых отношениях Владимира Путина с реальностью – в каждый конкретный момент она у него разная, и свою задачу он видит в том, чтобы скрыть от
остальных что-то, что видит только он – ну или делает вид, что видит, тут-то никак не проверить, кажется ему или нет. Это такая личностная особенность, которую с 1999 года непрерывно эксплуатируют путинские пиарщики, и все большие телевизионные форматы с участием Путина ровно для того и придуманы,
чтобы превращать его пустоту в эффектное шоу. Искусством этих шоу он овладел практически сразу, как пришел к власти, и это искусство состоит не в том, чтобы что-то сказать, а в том, чтобы шумно промолчать. Парадокс – в логоцентричной России слово вождя не значит вообще ничего. Знаменитые рекорды
продолжительности пресс-конференций и «прямых линий», ежегодно фиксируемые Песковым – это как раз о том же: кроме продолжительности и количества журналистов, нет никаких критериев оценки пресс-конференции, и все, что на ней говорится, бесследно растворяется в волнах эфира на следующий же день.
Когда-нибудь российские журналисты еще будут удивляться, вспоминая об этой своей странной и бессмысленной повинности путинских времен – приходить к нему каждый год и задавать вопросы.