У самой обочины тротуара жарко разговаривали два человека с портфелями. Оба были в демисезонных пальто, из - под которых виднелись белые летние брюки.
- Вы вовремя ушли из "Геркулеса", Иван Павлович, - говорил один, прижимая к груди портфель, - там сейчас разгром, чистят, как звери.
-
Весь город говорит, - вздохнул другой.
- Вчера чистили Скумбриевича, - сладострастно сказал первый, - пробиться нельзя было. Сначала все шло очень культурно. Скумбриевич так рассказал свою биографию, что ему все аплодировали. "Я, говорит, родился между молотом и наковальней". Этим он хотел
подчеркнуть, что его родители были кузнецы. А потом из публики кто - то спросил: "Скажите, вы не помните, был такой торговый дом "Скумбриевич и сын. Скобяные товары"? Вы не тот Скумбриевич? "
И тут этот дурак возьми и скажи: "Я не Скумбриевич, я сын". Представляете, что теперь с ним будет?
Первая категория обеспечена.
- Да, товарищ Вайнторг, такие строгости. А сегодня кого чистят?
- Сегодня большой день! Сегодня Берлага, тот самый, который спасался в сумасшедшем доме. Потом сам Полыхаев и эта гадюка Серна Михайловна, его морганатическая жена. Она в "Геркулесе" никому
дышать не давала. Приду сегодня часа за два до начала, а то не протолкаешься. Кроме того, Бомзе...
Зося пошла вперед, и Остап так и не узнал, что случилось с Адольфом Николаевичем Бомзе. Это, однако, нисколько его не взволновало. Начальная фраза разговора была уже готова. Командор быстро
нагнал девушку.
- Зося, - сказал он, - я приехал, и отмахнуться от этого факта невозможно.
Фраза эта была произнесена с ужасающей развязностью. Девушка отшатнулась, и великий комбинатор понял, что взял фальшивый тон. Он переменил интонацию, он говорил быстро и много, жаловался на
обстоятельства, сказал о том, что молодость прошла совсем не так, как воображалось в младенческие годы, что жизнь оказалась грубой и низкой, словно басовый ключ.
- Вы знаете, Зося, - сказал он, наконец, - на каждого человека, даже партийного, давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать
кило. Вы этого не замечали?
Зося не ответила.
В это время они проходили мимо кино "Капиталий". Остап быстро посмотрел наискось, в сторону, где летом помещалась учрежденная им контора, и издал тихий возглас. Через все здание тянулась широкая вывеска:
Гособъединение Рога И Копыта
Во всех окнах были видны пишущие машинки и портреты государственных деятелей. У входа с победной улыбкой стоял молодец - курьер, не чета Паниковскому. В открытые ворота с дощечкой "Базисный склад" въезжали трехтонные грузовики, нагруженные доверху кондиционными рогами и копытами. По всему было
видно, что детище Остапа свернуло на правильный путь.
- Вот навалился класс - гегемон, - сказал Остап печально, - даже мою легкомысленную идею - и ту использовал для своих целей. А меня оттерли, Зося. Слышите, меня оттерли. Я несчастен.
- Печальный влюбленный, - произнесла Зося, впервые
поворачиваясь к Остапу.
- Да, - ответил Остап, - я типичный Евгений Онегин, он же рыцарь, лишенный наследства советской властью.
- Ну, какой там рыцарь!
- Не сердитесь, Зося, Примите во внимание атмосферный столб. Мне кажется даже, что он давит на меня значительно сильнее, чем на
других граждан. Это от любви к вам. И, кроме того, я не член профсоюза. От этого тоже.
- Кроме того, еще потому, что вы врете больше других граждан,
- Это не ложь. Это закон физики. А может быть, действительно никакого столба нет и это одна моя фантазия?
Зося остановилась и стала
стягивать с руки перчатку серочулочного цвета.
- Мне тридцать три года, - поспешно сказал Остап, - возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил, и только вы...
- Ну, до свиданья, - сказала Зося, - мне в
столовку.
- Я тоже буду обедать, - заявил великий комбинатор, взглянув на вывеску: "Учебно - показательный пищевой комбинат ФЗУ при Черноморской Государственной академии пространственных искусств", - съем какие - нибудь дежурно - показательные щи при этой академии. Может быть, полегчает.
- Здесь только для членов профсоюза, - предупредила Зося.
- Тогда я так посижу.
Они спустились вниз по трем ступенькам. В глубине учебно - показательного комбината под зеленой кровлей пальмы сидел черноглазый молодой человек и с достоинством смотрел в обеденную карточку.
-
Перикл! - еще издали закричала Зося. - Я тебе купила носки с двойной пяткой. Познакомьтесь. Это Фемиди.
(с)
