За то, что вам не нравятся те два опуса, получайте третий!
1.
Людовик подошёл к окну. Сад Тюильри оделся новой зеленью и сладко пахнул лопнувшими почками. На Святой неделе здесь всегда было больше людей, чем обычно: театры не работали, а дух весны гнал парижан на улицу. Полосатые
фраки, мундиры, юбки из тафты, белые парики и треуголки двигались меж античных статуй. Король не мог рассмотреть лиц и рук. Но хотел верить, что его народу хорошо.
В Версале ему никогда не нравилось. Чересчур пышно, устарело, приторно и вечно дует из щелей. Когда Людовик объявил о переезде в
Город, общество сначала возмутилось. Все говорили: деспот, хочет контролировать Париж, препятствовать свободному хождению мнений! Что король забыл здесь!? А потом привыкли.
Слава Богу, всё идёт более-менее. В правление деда лишь ленивый не кричал об упадке королевства, двора, света,
управления, финансов. Нового государя приняли с восторгом, с ожиданиями реформ. Людовик не подвёл. Он понимал: без амелиорации монархия погибнет. Собрал вокруг себя людей новейших взглядов и приготовился стать новым Генрихом IV.
Уже год как во Франции установлена полная свобода слова. Нелепая
система корпораций, цехов, запрещавшая пирожникам продавать кофе, пирожки – держателем кофеен, а труппам из иных театров велевшая выступать только за прозрачным занавесом, – ликвидирована. Нет больше подводной повинности и бесплатных работ для крестьян на постройке дорог: пусть себе пашут. Да и
кардиналу с его бандой придётся посторониться: Людовик давно стал замечать, что этот тип не по-отечески поглядывает на Её величество. Католический культ – по-прежнему главнейший культ во Франции, но король строго-настрого запретил преследовать кого бы то ни было за убеждения: будь то гугенот, еврей
или вовсе философ. «Позвольте товарам свободно ходить, а деньгам вращаться», – говорил Тюрго. И монарх всеми силами способствовал развитию производства и финансов, от кого б ни исходила инициатива: от предпринимателя-аристократа или от мелкого лавочника с юга. Разум отвоёвывал свои позиции у
фанатизма и замшелой древности. О безымянных приказах об аресте и продаже должностей все давно уже позабыли. Каждый вечер Людовик просил Бога послать ему долгое царствие и вразумить тех, кто не хочет реформ.
В том, что ему способствуют высшие силы, монарх не сомневался. В детстве ему пришлось
пережить чудо: болезнь приковала маленького принца к его ложу. Двор ходил на цыпочках и перешёптывался: скоро королевский внук умрёт. Даже родители боялись подходить к нему. Порою у кровати умирающего появлялся младший брат: такой же рыхлый и унылый, как теперь. Должно быть, ждал момента, когда сам
станет наследником. Людовика соборовали – целых два раза. А он молился о том, чтобы выжить, обещая Господу впоследствии сделать всё, в чём нуждается страна – хоть толком и не знал тогда, в чём же. Но выздоровел.
Теперь, порою глядя на своих братьев, один из которых мог бы зваться Людовиком XVI
вместо него, монарх невольно содрогался. Герцог Беррийский – этот сонный импотент, способный лишь тачать замки, да стрелять по оленям – куда он мог бы завести Францию? Прованский – копия его, только ещё толще и не пригоден даже к слесарному делу. Ну, а д`Артуа? Младший братишка, как пить дать, за
год разменял бы всю казну на пару сотен новых брюк.
«Господи, молю, пускай на этот раз у королевы будет мальчик!» – тихо, про себя проговорил Людовик. Кто мог поручиться, что завтра на улице он не повстречает своего Растиньяка или своего Дамьена?
В тот же миг скрипнула дверь.
Людовик обернулся.
На пороге была та, о ком он только что подумал.
– Ваше Величество… – супруга поклонилась, прося разрешения войти.
– Доброе утро, сударыня. У Вас ко мне дело?
– Прошу простить, если я потревожила Вас… Но не могла бы я как мать Ваших детей, как королева
попросить моего государя об одном подарке?
– О каком?
– Вы помните то ожерелье, что вчера показывали мастера?.. Его заказывал Ваш дед, и бедным людям…
– Вы с ума сошли! Сударыня, Бог мой, неужто Вы не слышали, сколько оно стоит? – вскричал король.
– Но мне казалось, что мы
уже можем… – начала королева Мария. Второе её крёстное имя монарх не любил. Оно звучало слишком по-простонародному.
– Мы не можем, – завершил Людовик.
Розовые губки королевы сжались.
– Я вижу, что Ваше Величество не в духе нынче…
Она обернулась и быстро вышла.
«Не
вздумайте выпрашивать деньги у своих поклонников!» – хотел крикнуть вслед ей муж. Но передумал. Женщина была права. Он действительно не в духе.
Король сел за стол и обхватил голову.
Может, всё-таки не следует так доверять знакам?
Сегодня ему снился странный сон.
Наверное, не
стоило вчера ходить на ту фабрику с гремящими машинами. Ночью разум Людовика, наполненный новыми образами, породил страшную химеру. Королю привиделась машина, отрубающая головы. Она была составлена из двух жердей, между которыми висел нож, неким механизмом опускаемый на шею осуждённого, привязанного
снизу. Вначале – там, во сне, Людовик думал, что это изобретение очень полезно. Он, кажется, даже прикидывал, в какие сроки сможет рассчитаться со всеми бандитами. А потом вдруг случайно увидел, что под ножом ни кто иной, как он сам. В ужасе проснулся. Снял с полки Историю Англии и нашёл рассказ о
Шарле I: полтора века назад его казнили подданные, чтоб установить новые законы.
Ох, эти новые законы! Сколько не переделывай страну, а за общественным мнением, кажется, всё равно не угонишься… В трудное время выпало жить Людовику. Ну разве, скажите на милость, эти инсургенты, Франклин или
Джефферсон, хоть на секунду поколеблются, выпади им возможность обойтись с Георгом III так же, как некогда обошлись с его предшественником? А между тем, Париж засматривается на американских бунтарей…
Да, мелких реформ недостаточно. Людовик понимал это всегда. Возможно, не хотел признаться
себе. Чтоб действительно прославить своё имя, чтоб вознести страну на высоту, недосягаемую для мечтателей и бунтовщиков, мало плестись в хвосте общественного мнения. Нужно обогнать его! Нужно дать ему то, чего оно лишь собирается возжелать! Тогда Людовику уж точно не будет грозить участь
монарха-изгнанника, монарха-узника, монарха-осуждённого. Он уподобится Траяну, Фемистоклу, Искандеру!
Людовик вообще считал, что насильственным переворотам не место в истории.
Король с волнением открыл ящик стола. Месяц назад он дал – сам толком не зная, для чего – Мальзербу поручение
написать тот основной закон для Франции, который под название Конституции так часто стал проскальзывать в упоминаниях на страницах газет, в театрах, в гостиных и там, под окнами общего сада Тюильри. Несколько дней назад закон был полностью написан. В нём ограничивались полномочия монарха – кто
теперь посмеет назвать его деспотом!? – объявлялось общее господство разума, естественных законов, справедливости… И главное – дворяне, хоть и не теряли своих титулов, де факто делались равны с другими подданными. Сейчас они только платили с ними несколько налогов. Конституция же предполагала общий
суд, общие правила для замещения государственных должностей, отмену всех крестьянских несвобод и повинностей.
Единственная подпись – и Людовик станет самым прославляемым монархом на Земле, пускай и подчиняющимся писаным законам! Взмах пера – и все американцы и их призывами и декларациями вмиг
будут взирать на Францию с восторгами и завистью! Капля чернил, щепотка песка – и никакой бунт не страшен потомкам славного Кловиса!
Людовик снова выглянул в окно. Какой-то парень в чёрном сюртуке в обнимку с разнаряженной почти что на дворянский лад девицей пристально смотрели в его сторону.
Увидели монарха, стали радостно махать руками.
«Момент действительно настал», – решил Людовик.
2.
Кошки мадам Гельвеций, как всегда, были наряжены в одежду, берегущую их шёрстки и мебель в гостиной, полностью отделанной в тоне голубиной шейки и незрелых яблок. Господа Фрето и
Сабатье делали вид, будто бы так увлечены пикетом, что вовсе не замечают их животных, повсюду сующих свой нос. Маркиз де Мирабо, прозванный Бог весть почему «другом людей», важно опёршись на каминную полочку, смотрел на кошек так, словно они были прозрачными. Председатель Эно, пристроившись на новом
кресле и склонившись вперёд, со внимаем слушал то, о чём с возмущением вещал маркиз. Учёный Кондорсе поглаживал Жавотту и тоже позволял маркизовым словам залетать в свои уши. Сама мадам Гельвеций понимала мало что, но как было положено, усиленно кивала на всё, что сказал маркиз.
– Скажите,
нет, скажите же мне, кто-нибудь, куда глядит общественное мнение! – вещал он. – Произвол Людовика дошёл до крайности! Он попирает все свободы, все права, всё, что природой предначертано, французу, человеку, дворянину!
– Может быть, государь безумен? – спросила мадам.
– Что? Жорж,
теперь Людовик? Нет, оставьте… Слишком много получается безумцев.
– Но разве наш век не безумен сам себе?
– Госпожа права!
–… слова не соответствуют вещам, звания – достоинству… И всюду этот гадкий деспотизм!
– О деспотизме ничего сказать вам не могу, ну а вот, что касается
двора и света…
– А знаете, как отличить зрелого человека от молодого, не смывая пудры? Молодой – это тот, кто ещё верит, что свет – просвещён, нравственен и разумен!
Общий смех.
– Прибыл месье Ривароль, сударыня.
– Зовите его.
– … Думаю, что вы, господа, так легко
реагируете на мою новость потому лишь, что пока не поняли её подлинного значения, – продолжал Мирабо.
– Ох, маркиз, что король может придумать хуже того, что уже сделано, хуже разгона парламентов?..
– Говорю вам, он надумал ликвидировать все привилегии дворян! Хочет свести нас к
положению черни!
– Вздор! Аристократ всегда останется аристократом! Это же в крови!
– И теперь он изобрёл новый предлог, чтоб не считаться со свом народом – Конституцию!
– Возможно ли, маркиз?
– Клянусь Вам, сударь! Я только сейчас из гостиной мадам Неккер. Её муж сообщил
всем. Он был сегодня утром на совете.
– Боже мой! Это же не мыслимо! Ох, моё сердце так не стучало с тех пор, как пришла весть о том, что мадам де Буфле неверна мужу!
– Какого из её любовников вы имеете в виду, госпожа?
– …Наш свет до основания порочен… Я уверен, скоро грянет
революция.
– Но то, что выкинул Его Величество – и есть революция!
– Это дурная революция, а грянет хорошая.
– Дай-то Господи!
– Бога нет, сударь.
– Ох!
– Что с Вами, любезный Кондорсе?
– Ваша Жавотта цапнула меня.
– …И почему какой-то там Россией
правит просвещённая монархиня, а Франция, передовое королевство под властью самодура-деспота?
– Для равновесия, сударь!
– Отличная мысль! Если Вы не против, я внесу её в свою новую книгу афоризмов.
– Внесите, месье, лучше то, что в королевстве Франция как нигде больше попираются
права нации!
3.
По тёмным коридорам парламента города Парижа стремительно сновали клерки, писари, разного рода служащие, адвокаты. «Что-то будет, что-то намечается», – читалось в их глазах, их лицах, возбуждённых жестах. Десять газет, нимало не смущаясь глаз тирана, приказавшего, чтоб
парижане излагали на бумаге свои взгляды, дабы легче было бы отыскивать мятежников, вышли с тревожной новостью. Вскоре король вновь попытается принудить парламент к регистрации дурных законов! Ох, снова деспот хочет помыкать дворянством мантии!
Граждане собрались вокруг парламента с тем,
чтобы защитить несчастных жертв произвола. Сообщалось, что король подписал некий общий закон, до предела унижающий все права народа. Мало ему было разрушить планы честных и бережливых людей, по двадцать лет мечтавших о покупке должности! Мало ему было растоптать законные наследственные привилегии
ремесленников!
Парламентарий Сабатье де Кабр быстрым шагом вошёл в здание. «Ты жив, друг! Ты не арестован!» – бросились к нему товарищи.
Сабатье сбросил треуголку, дал слуге снят плащ и произнёс:
– Судьба готовит нам очередное испытание, коллеги! Всем уже известно, что деспот
намерен принудить нас к регистрации закона, попирающего естественное право! Конечно, вновь назначат «ложе правосудия»! На нас будут давить, господа! Нам будут угрожать смертью! Но мы выстроим!
– Выстоим! – закричали все.
– Закроем двери!
– Пусть тиран не сможет войти!
–
Выработаем Конституцию!
– Да здравствует Конституция!
– Долой деспота!
– Долой скверный закон!
– Да здравствует свобода! – воскликнул чернявый, маленький, поджарый адвокат Демулен.
4.
Господин Донкур со своей новой пассией вынырнули из тенистой аллеи
Пале-Рояля. Им навстречу мчалась хозяйка кофейни, в двух руках несущая корзины с пирожками, заказанными у неё актёрами расположенной по соседству Французской комедии. Там, откуда она выбежала, толпились люди. Возле №90 целая толпа внимала человечку, влезшему на стол. Поварихи и прачки деловито
вытирали руки о фартуки, подняв взор на оратора. Писари и журналисты смотрели серьёзно, прищурившись. Бездельники разных мастей орали «Да!!!» на каждое слово.
– Я только что из парижского парламента, друзья! – объявил Демулен.
– Да здравствует парламент! – зашумела публика.
–…
Деспотизм планирует принять нас новый умаляющий права закон! – продолжал адвокат.
– У-у-у-у!!! – откликнулись французы.
– Людовику, как видно, оказалось недостаточно того, что, покровительствуя торгашам и спекулянтам, он почти лишил возможности свой народ покупать хлеб!
– Долой!
– отозвались в толпе.
– Может быть, завтра, друзья мои, приготовляется Варфоломеевская ночь для патриотов! Может быть, скоро всем надо будет жертвовать своими жизнями в борьбе против деспотизма! Не будем молчать! Хватит сидеть, как затравленные зайцы!
– На Бастилию! – крикнул кто-то.
Людовик считал, что насильственным переворотам не место в истории.
В детстве ему пришлось пережить чудо: болезнь приковала маленького принца к его ложу.
------------------------------------------------------------------------
Позднее, когда принц стал не
мальчиком уже, но мужем, это период его жизни так и стали называть - мужеложеством...
Алейда, эта вещь явно поживее. Отмечу также, что диалоги у Вас стали получаться на порядок лучше. Мне нравятся сравнения типа "цвета голубиной шейки и незрелоых яблок"... Само их наличие говорит о творческом росте...
Командор, спасибо. Про диалоги я сама за собой заметила.
А шейка и яблоки - это, к сожалению, все лишь переводы названий модных расцветок того времени:-)
Не бойтесь сокращать свои тексты, редактируя ещё и ещё..
Пока, чувствуется, что Вы сознательно собираете много слов в одном месте. Ищите такое слово, которое заменит десять.
Много штампованных фраз, как в сочинении десятиклассницы.
Так и хочется сказать:
"Прополи грядки! Выбрось все сорняки!".
"Супруга поклонилась, прося разрешение войти" - плохо. Избегайте деепричастных и причастных оборотов. Можно было вообще это не писать ( что она поклонилась и попросила). Или показать это через какую-то интересную деталь, напр. "В глазах супруги
был испуг", или что там ещё по смыслу текста...:-)
А мне опять не понравилось:-( Не чувствуется духа эпохи, а все эти исторические подробности типа модных тогда расцветок выглядят заплатками.
Извините (с)
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
