Горилла Суини ветхий щит
Волочет, хохоча над прахом,
И зебры старческих морщин
Вспухают пятнами жирафа.
Изгибы ветреной луны
Стекают, трепеща, в Ла-Плату.
Предсмертный птичий хрип уныл.
Суини - страж у врат рогатых.
Тих своры Ориона плач.
Моргает море маяками,
И дама треф, гишпанский плащ
Накинув, примеряет камень
Коленей Суини, с визгом вниз
Соскальзывает
(клацнул чайник
И вдребезги), привычно мисс
Чулки, почесываясь, стянет.
В кофейном фраке юный франт
У подоконника зевает.
С бананами официант расправиться не поспевает.
Угрюмый тип сосет вино лишь,
Сопит в тупом анабиозе.
Рашель, в девицах -
Рабинович,
Как виноград глотает слезы.
Она и дама треф в плаще
Сплетают ласок постоянство,
От сцены сей детина щель
Рта разевает и в пространство
Блюет глицинией с окна
Старинной трапезной. Прощальный
Мерцает золотой оскал
Вслед
исчезающим исчадьям.
Мать-настоятельница дверь
Прикрыла, словно глаз дремотный.
Кудахчет сиплый соловей*
За монастырским огородом.
Но вдруг вскричит Агамемнон
Из савана в помете птичьем,
И шабаш погрузится в сон,
Скрыв посрамленное величье.
Был Уэбстер смертью одержим,
Под желтой кожей ссохлись кости;
Щербатость подземельных нимф
Манила в каменные гости.
О, чудо: луковиц шары,
Проросшие в пустых глазницах.
Он знал, что разум льнет к шальным
Усладам тлена в плащанице.
Донн гениален, но едва ль он
Ученостью заменит чувство;
Грех никогда не виртуален,
Соитие всегда искусство,
Но боль! Он знал глухую боль
Сгнивающих костей и плоти;
И ненасытную любовь
К загробной пламенной охоте.
Прелюдии
I
В морозный вечер дух мясной Насытил мерзлый переулок. Шесть часов. Дня догорающий окурок. Сквозняк с дождем взметает вихрь У ног твоих Пожухлых листьев и газет, Слетевшихся с пустой стоянки; И медный свет Пролили в ливень окон склянки, И с клячей в такт кабриолет Сплясал
затейливый канкан. И вспыхнул фонарей фонтан.
II
В сознание приходит утро, Дохнув тяжелым перегаром, Прохожие, сбиваясь в пары, Бредут по улицам понуро К кофейням наугад. Обычный маскарад. В такую рань Терзает мысль о мельтешеньи рук, Одергивающих сотни штор вокруг В грошовых
номерах.
III
Ты плед отбросила на пол, И, лежа на спине, дремала; В больной ночи подстерегала Стада оскаленных теней, Из них душа и состояла; Они толпились по углам. Когда же мир пришел в себя, И луч сквозь жалюзи прокрался, И воробьиный крик ворвался В твое сознанье; город сна
С трудом себя признал, на ощупь. Рой бигудей смахнув с подушки, Ты ноги скинула с дивана И сжала жалко и жеманно В ладонях желтые подошвы.
IV
Душа витала в небесах, Над камнем городских оков, Булыжник башмаки терзал В четыре, в пять и в шесть часов; Прохожих пальцы и глаза
Брехню газет перебирали, Как в куче мусорной, из-за Окраин улица косая Высасывала фарш людской.
Я грезил женщиной, и весь Виденьем цепким был объят: Бездонных и тишайших глаз Унылый бесконечно взгляд.
Забавно? Смейся и корми прохожих с рук; Миры вращаются, как будто По пустырю кружится
в танце рой старух.
Ой... У меня тут такая "сборная солянка"... Начиная с Перголезе и заканчивая "Назарет" и Кипеловым... А в промежутках между ними кого только нет... Даже 7-40. :-)
"Серый день. Серый ливень.
Скамеек хребты жеребячьи.
Зябкий иней туманных витрин.
Мир тревожен и дивен.
На скользких губах настоящего
Привкус прежних любовей и вин.
По заплаканным стеклам
Стекает мое
отражение.
Горько пахнет хмельная трава.
Плащ взлететь норовит,
Но сильнее - греха притяжение.
Нет любви. Есть пустые слова.
На мишени пруда
Пули капель пробили отверстия
И от боли трепещет вода.
Я иду в никуда.
Белокурая тощая
бестия,
Ухожу от тебя в никогда."
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
