На данный момент всё, что касается обществ и клубов составляет мою специализацию и главный интерес. Обнаружила статью на эту тему. Мне она кажется не только любопытной, но и имеющей некоторое отношение к данному сообществу
Русский кухонный
Что рождает
тусовка?
Сон разума рождает чудовищ. Что рождает сон стиля? Стиль спит. Галдит «тусовка». Что рождает она?
Язык и стиль часто характеризуют именем того локуса, где они сформировались: язык гостиных, язык агоры, язык двора (царского или арбатского). Поговорим о языке
кухонь, тех самых многократно воспетых и прославленных «московских кухонь», откуда вышли почти все сегодняшние интеллигентские «тусовки».
Язык кухонь – а это явление не только московское – представляет собой тот интеллигентский дискурс, который возник в шестидесятые годы и родиной
которого, действительно, была кухня – место нехитрых пиров и неформальных встреч. Главными признаками этого языка сразу же стали неофициальность и непарадность. Позже этими качествами стали гордиться. Однако неофициальность и непарадность – признаки негативные, лишь сопутствующие другим –
позитивным.
Язык Льва Толстого тоже был непарадным и неофициальным, но главную силу этого языка составляла привычка с бескомпромиссной смелостью додумывать всякую мысль до конца. Толстовская традиция, в пределе не только антигосударственная, но и антиинтеллектуальная, готовая порвать
с наукой, образованием, обрядами и приличиями, восходит к протопопу Аввакуму и привлекает своей обостренной честностью, а в случае самого Толстого – необыкновенной мощью таланта и знанием жизни. Неофициальным и непарадным был и столь далекий от староверческой традиции язык Пушкина -
аристократический, изящный, остроумный, балансирующий на грани либертинажа. Толстовская и пушкинская – вот две стихии, диаметрально противоположные друг другу и равно чуждые языку наших кухонь.
Кухня не монашеский скит и не светская гостиная. «Кухонная» мысль не отличалась ни мощью,
ни изяществом. Ее положительным качеством была «душевность». Изолированная квартира – островок в коммунальном море – собирала «своих», давала возможность расслабиться, а кухня, с раковиной, мусорным ведром, а зачастую и с братьями нашими меньшими, снимала с общения малейший налет светскости.
Светское общество принято ругать за бездушность, холодность, поверхностность. Но человек в этом обществе всегда внутренне подтянут, собран, любезен. Светскость гарантирует от проявлений расхлябанности, бесформенности, невнятицы, от того, что описано в «Скверном анекдоте» Достоевского.
Чацкий мог говорить свои бон мо в «фамусовском обществе», но в наших кухнях ему оставалось бы только молчать. Он и молчал. Много ли вышло из знаменитых кухонь Грибоедовых, Пушкиных, Вяземских? Речь не о талантах и масштабах, а о стиле мысли и речи, попросту об умении точно и ясно выражать свои
мысли, не увязая в безнадежном интеллектуальном провинциализме. Всякий, кто бывал на разных наших семинарах и диспутах, легко узнает в них диалог дяди Митяя и дяди Миняя, легко обнаружит дискурсивные привычки, отраженные в стихотворении Козьмы Пруткова «Родное»:
Вот собралися: «Эй ты,
леший!
А где зипун?» - «Какой зипун?»
Увы, «кухня» не приучала нас к словесным дуэлям и нежданным эпиграммам. Скажем откровенно: «кухня» научила нас мямлить.
Но, может быть, за речевой неловкостью скрывается привычка думать основательно? К сожалению,
«кухня» уязвима и в этом отношении. Она ведь и не келья, и не кабинет, и вообще не место для сосредоточенных дум. Но и в качестве общественной трибуны она никуда не годится, ибо представляет собой лишь отсек с гипсолитовыми стенами, в пределах которого возможна свобода слова. Получив эту свободу в
масштабах страны, интеллигенция так и не сумела выйти из кухни. Общество и агора не возникли из пепла. Структура «кухонь» сохранилась, гипсолитовые перегородки были воспроизведены в устройстве «тусовок».
Индивидуализм «кухонного человека» недостаточно развит, чтобы нагулять
оригинальную и основательную мысль, а коллективизм слишком ограничен, чтобы разомкнуть круг «своих» и стать обществом.
Кружки девятнадцатого века, чьей загробной жизнью и были наши «кухни», породили и мыслителей, и мысли. Трудно спорить с тем, что по части и того и другого у нас
как-то беднее. Где Белинский? Где Бакунин? Где Достоевский? А ведь рассуждать post factum о коммунизме несколько легче, чем в позапрошлом веке о социализме, которого еще не было.
Язык кухонь стоял на трех китах: «непарадности», «неофициальности» и «душевности». Все три категории
имеют свою историю. Изящная пушкинская «непарадность» противостояла тяжеловесной выспренности николаевских парадов. При необходимости эта изящность легко осваивала и торжественность, и высоту стиля. По мере угасания самого парада «непарадность» становилась все менее востребованным и менее гибким
качеством. Сегодня, когда «парад» не дается самой официальной культуре, «непарадность» стоит недорого. Вакансия красивого и высокого в нашем обществе остается свободной.
Иная судьба у «неофициальности», которая искони была связана с противостоянием народно-национального начала началу
имперско-государственному. Во времена кружков «неофициальность» принимала форму народолюбия, религиозности, социализма. В годы расцвета кухонь язык официоза был языком мертвой идеологии, языком серым и формальным. «Неофициальность» в брежневскую эпоху закономерно шла рука об руку с «душевностью».
Язык сегодняшнего официоза не идеологичен, а технологичен. Это тоже вызывает потребность в «душевности». Но сегодня на поле появились новые игроки.
Отмена цензуры позволила интеллигенции выйти из кухонь, и тут же обнаружилось, что запасов кухонного тепла и «душевности» на целое
общество, пожалуй, не хватит. Неопытная публицистика столкнулась с почти непосильным для нее масштабом - масштабом гражданской ответственности, определенности, необходимости додумывать мысли до конца. «Кухонной душевности» мало и для христианских идеалов, и для идеалов гуманистических, мало и для
почвенничества, и для западничества. Тепло кухонного очага не могло согреть всю Россию. И молодая публицистика быстро нащупала спасительный архетип – ерничанье. Вслед за ерничаньем явилось особое дерзновение - «лихость», спасительно посетившая Хлестакова, когда он понял, что был принят за ревизора.
Ошарашенная на первых порах бюрократия в конце концов сделала ставку на ревизора настоящего, оставив мнимому возможность общаться с другом Тряпичкиным.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. «Кухни» сыграли свою общественную роль, и роль эта оказалась на несколько
вершков ниже той, что ожидалась. Винить в этом совершенно некого, во всяком случае, из ныне живущих. Но общественный язык хромает на обе ноги. Одна, бюрократическая, сильно смахивает на деревянную, другая, демократическая, не достает до земли.
В этой статье все поставлено с ног на голову.
Не было никаких кухонь и никаких разговоров. И причем тут какой-то специфический язык-язык кухни?
Выдавать обычную привязанность советского человека к кухни, как к дополнительной комнате, за некую идеологию, это полный бред:-)
Алейда, это, в некотором смысле, и моя тема тоже. Я не совсем согласен с Грешником, и считаю, что мета-язык кухонь действительно существовал. Он был в значительной степени, как по лексике, так и по языковым тактикам противоположен пафосному мета-языку трибуны. Наш народ привык говорить на двух
языках: пафосном (язык собраний, съездов, газеты "Правда", теленовостей и т.д.) и бытийном (в том числе и кухонном). Это вполне вписывается в непрямой стиль общения, так присущий всем русскоязычным...
Тема, между прочим, диссертабельная, только причем тут Вы - студентка-историчка?..
Интересно.. и местами, точно, на дилетантский взгляд.
Но я все же бОльший оптимист.
А клюква имхо вот в чем: здесь танцуется от гуманитарного интеллигента. Эти - действительно... не справились. Но как "сантехник - это еще не народ" (Стругацкие), так и гуманитарный интеллигент -
еще не разум нации. Про совесть я уж и не заговариваю.
Мне кажется, здесь речь о том, что тусовки, призванные играть главную роль в рождении гражданского общества, не справляются с ней, оказываются неэффективны.
Цитата: От пользователя: Командор
Тема, между прочим, диссертабельная, только причем тут Вы -
студентка-историчка?..
У меня это применительно к периоду накануне ВФР и, конечно, не в языковом смысле, а в идейно-политическом.
здесь речь о том, что тусовки, призванные играть главную роль в рождении гражданского общества, не справляются с ней, оказываются неэффективны.
состояние до революции и после, это разные состояния. Разные в энергетическом смысле.
Например... как состояния до и после чиха:-) Дак вот чих в Росии уже был. Дальше только житейские дела - зевота, икота и больные зубы. А чихать уже не надо...
Специфика современной истрической науки в том, чтобы абстрагироваться от грядущей революции, рассматривая Старый режим как нечто самодостаточное и имеющее альтернативы...
Алейда, не понимаю с чего это взялся какой-то лапоть рассуждать про язык, коли у самого вместо языка - рулон туалетной бумаги... Читать же
невозможно
Статья интересна? Мда?... тема, может быть еще... хотя... похоже и не статья это, а школьное сочинение на заданную тему.
Короче, пацан явно не человек КЛиО :-)
про язык - я тут согласен с предидущими ораторами - про язык кухонь нет смысла говорить, поскольку это не диалект и не сленг по формальным критериям.
Про культуру тоже можно говорить с большой натяжкой - феномен явно раздут и мифологизирован. Государство народ
всегда поругивает и - как правило - у себя за печкой, но к революциям приводят другие силы, силы, которые в момент осуществления революции не подвергаются рефлексивному анализу, т. е. по определению не могут обсуждаться.
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
