Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный
узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в
мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные
пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ты лети, мой сон, лети,
Тронь шиповник по пути,
Отягчи кудрявый хмель,
Колыхни камыш и ель.
И, стряхнув цветенье трав
В чаши белые купав,
Брызни ласковой волной
На кувшинчик водяной.
Ты умчись в немую высь,
Рога месяца коснись,
Чуть дыша
прохладой струй,
Звезды ясные задуй.
И, спустясь к отрадной мгле,
К успокоенной земле,
Тихим вздохом не шурши
В очарованной тиши.
Ты не прячься в зыбь полей,
Будь послушней, будь смелей
И, покинув гроздья ржи,
Очи властные смежи.
И в
дурмане сладких грез,
Чище лилий, ярче роз,
Воскреси мой поцелуй,
Обольсти и околдуй!
Но, когда я хотела одна уйти домой,
Я внезапно заметила, что Вы уже не молоды,
Что правый висок у вас почти седой, _
И мне от раскаянья стало холодно.
(с)
Скромная и тихая Надежда Львова, как она любила этого нашим-вашим второй-сорт-не-брак Валерия Брюсова! И ведь любила его старика, а ему уже было под сорок в то время - преклонный возраст, а бес в ребро.
Стекала капля по стеклу
А он сидел уставясь в сумрак
О чем-то напряженно думал
Стуча перстами по стеклу
Пытался написать чего-то
Потом забыл что написал
И понял вдруг как он устал
От суеты, а лет всего-то
Еще ведь нет и сорока
Но что года, живи
хоть двести
Тоска, зеленая тоска
Мигали в небе звезды-блестки
Луны был лик красив и строг
Взял пистолет, спустил курок
Вот так и умер
Маяковский
Ослепляя блеском,
Вечерело в семь.
С улиц к занавескам
Подступала темь.
Люди - манекены,
Только страсть с тоской
Водит по Вселенной
Шарящей рукой.
Сердце под ладонью
Дрожью выдает
Бегство и погоню,
Трепет и
полет.
Чувству на свободе
Вольно налегке,
Точно рвет поводья
Лошадь в мундштуке.
От ума до сердца дальше, чем от сердца до ума.
Эта истина не старше и не младше, чем зима,
Где пути скрестились наши, и сомкнулись наши сны,
И содвинули мы чаши ликованья и вины.
От зимы до лета дальше, чем от лета до зимы.
Но с тобой об этом раньше не
задумывались мы.
В наши суетные годы жизнь измерить не могла
Путь от зимней непогоды до июльского тепла,
Где, посередине лета, над четой могильных плит
В плоской шапке из вельвета пижма жёлтая стоит,
И татарник, отцветая, в серый кутается мех.
Жизнь, так быстро
прожитая, не мигая, смотрит вверх.
Там всё то, что с нами было.
Там, среди вселенской тьмы
Ходит маятник светила от зимы и до зимы.
От земли до неба дальше, чем от неба до земли.
Это знали мы и раньше, но представить не могли,
Что и вечность мы осилим, в
час содвинув роковой
Наши души в небе синем.
Наши руки - под землёй.
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
