Какие весёлые бюрократические хохмы вам известны? Вычитала тут просто, что на государственном портале Бельгии в разделе, где прописаны законы, среди законов о ценообразовании в медицине нашли рецепт приготовления аспарагуса :-D
И вспомнилось сразу, как у меня был знакомый айти-кадровик,
который в тестовое задание для новеньких обязательно пихал туда рецепт колбасы домашней где-то между строк, и спрашивал всегда кандидата: "Ну что, всё понятно, вопросов нет?"
Хз хохма нет, директор как сменился поймал меня как то на работе и начал объяснять, что на ней надо находиться с утра и до вечера, был послан и уволил меня. Через полгода звонил и предлагал фик с ним
сидеть, лишь бы работа делалась, непринципиально где. Сказал что мне лениво. :beach:
Никогда-никогда, если вздумаете писать рассказ, не начинайте его таким образом. Худшего начала не придумаешь. Плоско, сухо, ни на йоту воображения. Ровным счётом ничего. Но в данном случае оно допустимо. Ибо
следующий абзац, которым, собственно, и надлежало бы предварить повествование, настолько экстравагантен и нелеп, что его нельзя так вот сразу бросить в лицо читателю.
Сара плакала над прейскурантом ресторана. Вы только представьте себе — юная жительница Нью-Йорка проливает слезы над
ресторанным меню!
В объяснение такой сцены вы располагаете возможностью строить любые догадки: омаров уже нет, кончились; она дала зарок весь пост не есть мороженого; заказала сырой лук; или же только что вернулась с утренника в театре Хэккета. А затем, поскольку все эти версии не
соответствуют истине, разрешите мне продолжить рассказ.
Джентльмен, заявивший, что земной шар — устрица, которую он вскроет мечом [1], пользуется большей славой, чем того заслуживает. Вскрыть устрицу мечом не такая уж хитрость. А приходилось ли вам видеть, чтобы кто-нибудь пытался
вскрыть это сухопутное двустворчатое с помощью пишущей машинки? Хватило бы у вас терпения ждать, пока их таким способом вскроют дюжину?
Действуя этим неудобным орудием, Саре кое-как удавалось приоткрывать тугие створки неподатливой устрицы, чтобы добраться до её холодного, вязкого
содержимого. Стенографию Сара знала не лучше тех, кто изучал эту науку на Коммерческих курсах и только что выпущен упомянутым учебным заведением в широкий мир. И потому, не обладая этим умением, она не могла войти в яркое созвездие талантов в высокой учрежденческой сфере. Ей оставалось взять
свободную профессию машинистки-одиночки и рыскать в поисках случайной работы по переписке.
Самым блестящим, самым великим её триумфом оказался устный контракт с Шуленбергом, владельцем ресторана «Домашний стол». Ресторан находился бок о бок со старым неоштукатуренным кирпичным домом,
где Сара снимала отгороженный конец коридора, именуемый «комнатой на одного». Как-то раз после трапезы за табльдотом у Шуленберга (сорок центов за обед из пяти блюд) Сара унесла с собой меню. Оно было написано совершенно неразборчивым почерком — то ли по-немецки, то ли по-английски, и строчки
располагались так, что, если не проявить должного внимания, вы рисковали начать обед с зубочистки и рисового пудинга, а закончить его супом и названием дня недели.
На следующий день Сара показала Шуленбергу аккуратный листок, на котором было безупречно отпечатано меню, где яства
соблазнительно выстроились под надлежащими заголовками, начиная от «Hors d'oeuvres»[2] и до «за сохранность пальто и зонтов ресторан не отвечает».
Шуленберг был приобщён к цивилизации в мгновение ока. Прежде чем Сара покинула ресторан, его владелец с полной готовностью заключил с ней
соглашение. Она обязывалась поставлять отпечатанные на машинке меню для двадцати одного столика — к обеду каждый день новые, для первого и второго завтрака — всякий раз, как блюда менялись или же листки утрачивали свою первоначальную свежесть.
Шуленберг, со своей стороны, должен был
посылать ей с официантом — по возможности любезным — еду трижды per diem[3] и заранее вручать ей карандашный черновик того, что судьба припасла клиентам Шуленберга на завтра.
Обе стороны оказались полностью удовлетворены соглашением. Посетители ресторана «Домашний стол» знали теперь
названия подаваемых блюд, если даже порой становились в тупик, пытаясь разобраться в их субстанции. А Сара в течение всей холодной, унылой зимы была обеспечена питанием, что для неё было самое главное.
Однажды календарь солгал, он заявил, что наступила весна. Но весна наступает тогда,
когда она действительно наступает. А в переулках ещё лежали смёрзшиеся и сверкающие, как алмаз, январские снега. Шарманки продолжали наигрывать «Весёлое летнее времечко» с декабрьским пылом и экспрессией. Многие предусмотрительные люди получили месячную рассрочку на покупку пасхальных обновок. В
доходных домах отключили отопление. А когда все это происходит, каждому ясно, что город ещё в цепких когтях зимы.
Как-то под вечер Сара сидела дрожа в своей элегантной «комнате на одного» («паровое отопление; безупречная чистота; все удобства; убедитесь лично»). У Сары не было никакой
работы, кроме шуленберговских меню. Она сидела в своей скрипучей плетёной качалке и глядела в окно. Календарь на стене кричал ей не переставая: «Сара, пришла весна! Говорю тебе: уже весна, весна! Ты только взгляни на меня, на мои милые, весенние числа! Между прочим, ты и сама очень мила, и в тебе
тоже есть что-то весеннее. Что же ты глядишь в окно так печально?»
Окно выходило во двор, и прямо перед ним высилась глухая кирпичная стена картонажной фабрики. Но для Сары стена была прозрачна, как хрусталь, и сквозь него она видела деревенский проулок, заросший травкой, затенённый
вишнёвыми деревьями и вязами, обсаженный кустами малины и китайской розы.
Подлинные вестники Весны трудно уловимы глазом или ухом. Для одних это расцветший крокус, или усыпанное жёлтыми цветочками деревце кизила, этого лесного красавца, или же первые ноты певчей птахи. А другим
требуется такой грубый намёк, как прощание с устрицами и гречневой кашей, чтобы их тусклые души осознали приближение Леди в Зелёном Наряде. Но до истинного избранника, детища матери-природы, её нежные послания доходят мгновенно, заверяя его, что он не станет её пасынком, если только сам того не
пожелает.
Прошлым летом Сара жила в деревне и полюбила фермера. (Запомните: будете писать рассказ, никогда не тяните его вот так вспять. Это гасит интерес читателя. Рассказ должен двигаться вперёд, вперёд!)
Сара пробыла на ферме «Солнечный ручей» две недели. И за это
время полюбила Уолтера, сына старого фермера Франклина. В фермеров влюблялись, женили их на себе и отпускали обратно на родные пастбища и за более краткий срок. Но юный Уолтер Франклин был земледельцем современного образца. У него был телефон в коровнике, и он мог с точностью определить, как
повлияет урожай пшеницы в Канаде в будущем году на картофель, посаженный неведомо когда.
В этом тенистом, заросшем малиной проулке Уолтер ухаживал за ней и покорил её сердце. И они сели рядышком, вместе сплели венок из одуванчиков и увенчали им голову Сары.
Уолтер
безмерно восхищался эффектным сочетанием жёлтых цветов с её тёмными косами. Она так и вернулась на ферму в этом золотом венце, вертя в руках свою соломенную шляпу.
Они уговорились пожениться весной — в самом начале весны, уточнил Уолтер. И Сара вернулась в город выбивать дробь на
своей машинке.
Стук в дверь развеял видения того счастливого дня. Официант принёс испещрённый угловатыми знаками Шуленберга черновой карандашный набросок завтрашнего меню.
Сара села за машинку и вставила в валик чистый листок. Она работала проворно. Обычно за полтора
часа все листки до одного бывали готовы.
Сегодня изменений в прейскуранте оказалось больше обычного. Супы легче; свинина из холодных мясных блюд изъята, фигурирует лишь среди жарких (с гарниром из русской репы). Весь список яств был овеян свежим весенним дыханием. Барашек, только что
резвившийся на зазеленевших холмах, подвергся эксперименту под соусом из молодой зелени, как бы послужившим памятником его резвым прыжкам. Пение устрицы если и не вовсе умолкло, звучало diminuendo con amore[4]. Сковорода, уже ненужная, удалилась на покой, уступив место рашперу. Список паштетов
удлинился; сдобные пудинги исчезли; сосиски в своих тестяных одеяльцах и гречневая каша замирали в приятной летаргии. А среди сладких блюд сироп из кленового сахара был, можно сказать, обречён.
Пальцы Сары плясали, как мошкара над летним ручьём. Она отстукивала строку за строкой,
зорко следя, чтобы каждое слово получало место, соответствующее его длине и содержанию.
Как раз перед десертом шёл список овощных блюд. Морковь, зелёный горошек, гренки со спаржей, извечные помидоры, кукуруза, бобы, капуста и…
Сара плакала над прейскурантом ресторана.
Слезы, скопившиеся в глубинах отчаяния, заполнили ей сердце и устремились к глазам. Голова её опустилась на машинку, и каретка задребезжала сухим аккомпанементом к её влажным рыданиям.
Дело в том, что вот уже две недели, как от Уолтера не было писем, а в меню после капусты упоминались
одуванчики — одуванчики с каким-то там соком… Одуванчики с их золотыми цветами, которыми Уолтер короновал свою королеву сердца и невесту, — одуванчики, вестники весны и горестный венец её горестей — напоминание о счастливейших днях!
Не думаю, сударыня, что вы бы улыбались, если бы вас
подвергли такому испытанию — если бы те чайные розы, которые ваш Перси преподнёс вам в тот вечер, когда вы подарили ему своё сердце, полили бы французским соусом и поставили перед вами за табльдотом у Шуленберга. Если бы Джульетта увидела, что знакам её любви нанесено подобное оскорбление, она бы
ещё раньше обратилась к доброму аптекарю за травами, дарующими вечный покой.
Но какая она кудесница, эта Весна! Ей нужно было послать весть о себе в огромный, холодный, одетый в камень и металл город, и она сумела найти посланца — маленького, скромного обитателя полей в простеньком
зелёном плаще. Да, он истинный слуга судьбы, этот одуванчик! В пору своего цветения помогает влюблённым, вплетаясь в венок для девы с каштановыми волосами; юный и упругий, ещё не расцветший, попадает на кухню и таким образом вручает адресату послание от своей всемогущей госпожи.
Понемногу Сара справилась со слезами: надо было печатать меню. Все ещё озарённая слабым золотистым блеском одуванчиковой мечты, она рассеянно нажимала на клавиши, а мысли её и чувства продолжали бродить в зелёном проулке близ фермы «Солнечный ручей». Но вскоре она поспешила вернуться к каменным
колодцам Манхэттена, и машинка начала тарахтеть и подпрыгивать, как грузовик штрейкбрехера.
В шесть часов официант принёс ей обед и унёс отпечатанные меню. За обедом Сара со вздохом отставила в сторону салат из одуванчиков. Как яркие цветы превратились в недостойную снедь, в унылую,
темноватую массу, так завяли и погибли мечты Сары. Допустим, что любовь, как сказал Шекспир, питается сама собой. Но Сара не могла принудить себя съесть одуванчики, украсившие, как драгоценности, её первый праздник истинной сердечной любви.
В половине восьмого пара в соседней комнате
затеяла ссору. Жилец в комнате этажом выше пытался извлечь ля из своей флейты. Газ в рожке ещё поубавился. Во дворе стали разгружать один за другим три угольных фургона — единственная звуковая симфония, которой может позавидовать граммофон. Кошки на заборе медленно отступили к Мукдену[5].
Все это служило Саре сигналом, что пора приняться за чтение. Она взяла «Монастырь и очаг»[6] — книгу, побившую в этом месяце рекорд по отсутствию спроса, — поставила ноги на сундучок и пустилась в странствие вместе с Жераром.
У входной двери раздался звонок. Хозяйка пошла
открывать. Сара оставила Жерара и Дени загнанными медведем на дерево и прислушалась. Да-да, вы сделали бы то же самое. И она услышала громкий голос внизу лестницы. Сара вскочила, книга упала на пол — первый раунд Жерара с медведем явно закончился в пользу последнего.
Вы угадали. Она
успела добежать до площадки как раз в ту минуту, когда молодой фермер, вихрем взлетев по ступеням, сжал и убрал её в житницу всю без остатка, не потеряв ни единого драгоценного колоска.
— Почему ты не писал, ну почему? — воскликнула Сара.
— Нью-Йорк — городок довольно
вместительный, — ответил Уолтер Франклин. — Я приехал неделю тому назад, пошёл по твоему старому адресу. Сказали, что ты выехала в прошлый четверг. Ну, думаю, хорошо ещё, что хоть не в пятницу — не сулит неудачи. Но все же целую неделю за тобой охотился, и полицию пришлось брать в подмогу.
— Но я же тебе всё написала! — сказала Сара с горячностью.
— Да, но письма-то я не успел получить.
— Как же ты всё-таки меня разыскал?
Уолтер улыбнулся весенней улыбкой.
— Зашёл сегодня поесть тут рядом, в ресторан «Домашний
стол», — сказал он. — Пусть думают, что хотят, но в это время года мне еда не еда без свежей зелени. Я проглядел их меню, так славно отпечатанное на машинке, поискал чего-нибудь подходящего. Когда я увидел то, что напечатано после «Капуста красная», я опрокинул стул и стал во все горло звать
хозяина. Он сказал мне, где ты живёшь.
— Да, помню, — проговорила Сара с радостным вздохом. — За капустой шли одуванчики, одуванчики с лимонным соком.
— Это кривое заглавное «М» у твоей машинки я где хочешь узнаю, — сказал Уолтер.
— Но в слове
«одуванчики» нет заглавного «М»! — воскликнула Сара недоумевающе.
Молодой человек извлёк из кармана листок и указал на одну из напечатанных на нем строчек.
Сара сразу же узнала тот первый экземпляр меню, который печатала днём. В правом верхнем углу его заметно было
слабое расплывшееся пятнышко от оброненной слезы. Но на том месте, где следовало бы прочесть название блюда из полевого цветка, неотступное воспоминание о золотистом венке заставило её пальцы отстукать странные буквы.
Между «Капустой красной» и «Зелёным фаршированным перцем»
стояло:
МИЛЫЙ УОЛТЕР С ЛИМОННЫМ СОКОМ.
Перевод Н. Дехтеревой
---
1 «Пусть устрицей мне будет этот мир. Его мечом я вскрою!» (Слова Пистоля, персонажа из «Виндзорских насмешниц» Шекспира. Перевод С. Маршака и М. Морозова).
2
Закуски (франц.).
3 В день (лат.).
4 Нежно затихая (итал.).
5 При Мукдене происходили военные действия во время русско-японской войны 1904–1905 гг.
6 «Монастырь и очаг» — исторический роман английского писателя Чарльза Рида (1814–1884).
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
