Сегодня, 27 мая, исполнилось бы 50 лет Александру Башлачеву. Помните его? Он в УрГУ учился...
Этот город скользит и меняет названья.
Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
Этой улицы нет, а на ней нету зданья,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.
Он отлит в ледяную, нейтральную форму.
Он тугая пружина. Он нем и суров.
Генеральный хозяин тотального шторма
Гонит пыль по фарватеру красных ковров.
Он печатает шаг, как чеканят монеты.
Он обходит дозором свой архипелаг.
Эхо гипсовых
горнов в пустых кабинетах
Вызывает волнение мертвых бумаг.
Алый факел - мелодию белой темницы -
Он несет сквозь скупую гармонию стен.
Он выкачивает звуки резиновым шприцем
Из колючей проволоки наших вен.
В каждом гимне - свой долг, в
каждом марше - порядок.
Механический волк на арене лучей.
Безупречный танцор магаданских площадок.
Часовой диск-жокей бухенвальдских печей.
Лакированный спрут, он приветлив и смазан,
И сегодняшний бал он устроил для вас.
Пожилой патефон, подчиняясь
приказу,
Забирает иглой ностальгический вальс.
Бал на все времена! Ах, как сентиментально...
И паук - ржавый крест - спит в золе наших звезд.
И мелодия вальса так документальна,
Как обычный арест, как банальный донос.
Как бесплатные
танцы на каждом допросе,
Как татарин на вышке, рванувший затвор.
Абсолютный Вахтер - ни Адольф, ни Иосиф,
Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.
Полосатые ритмы синкопой на пропуске.
Блюзы газовых камер и свинги облав.
Тихий плач толстой куклы,
разбитой при обыске,
Бесконечная пауза выжженных глав.
Как жестоки романсы патрульных уставов
И канцонов концлагерных нар звукоряд.
Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов
И решетки чугунной струною звенят.
Вой гобоев ГБ в саксофонах
гестапо
И все тот же калибр тех же нот на листах.
Эта линия жизни - цепь скорбных этапов
На незримых и призрачных жутких фронтах.
Абсолютный Вахтер - лишь стерильная схема.
Боевой механизм, постовое звено.
Хаос солнечных дней ночь приводит в
систему
Под названьем... да, впрочем, не все ли равно.
Ведь этот город скользит и меняет названья,
Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
Этой улицы нет, а на ней нету зданья,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.
Нет времени, чтобы себя обмануть,
И нет ничего, чтобы просто уснуть,
И нет никого, кто способен нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог.
Здесь целое небо, но нечем дышать.
Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.
Я прочно запутался в сетке
ошибочных строк.
Моя голова - перекресток железных дорог.
Нарушены правила в нашей игре.
И я повис на телефонном шнуре.
Смотрите, сегодня петля на плечах палача.
Скажи мне - прощай, помолись и скорее кончай.
Минута считалась за несколько лет,
Но ты мне купила обратный билет.
И вот уже ты мне приносишь заваренный чай.
С него начинается мертвый сезон.
Шесть твоих цифр помнит мой телефон,
Хотя он давно помешался на длинных гудках.
Нам нужно молчать и стискивать зубы до боли в висках.
Фильтр сигареты испачкан в крови.
Я еду по минному полю любви.
Хочу каждый день умирать у тебя на руках.
Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.
Любовь - это слово похоже на ложь.
Пришитая к коже дешевая брошь.
Прицепленный к жестким вагонам
вагон-ресторан.
И даже любовь не поможет сорвать стоп-кран.
Любовь - режиссер с удивленным лицом,
Снимающий фильмы с печальным концом,
А нам все равно так хотелось смотреть на экран.
Любовь - это мой заколдованный дом,
И двое, что все еще спят там
вдвоем.
На улице Сакко-Ванцетти мой дом 22.
Они еще спят, но они еще помнят слова.
Их ловит безумный ночной телеграф.
Любовь - это то, в чем я прав и неправ,
И только любовь дает мне на это права.
Любовь - как куранты отставших часов.
Стойкая
боязнь чужих адресов.
Любовь - это солнце, которое видит закат.
Это я, это твой неизвестный солдат.
Любовь - это снег и глухая стена.
Любовь - это несколько капель вина.
Любовь - это поезд Свердловск-Ленинград и назад.
Любовь - это поезд сюда и назад.
Нет времени, чтобы себя обмануть.
И нет ничего, чтобы просто уснуть.
И нет никого, кто способен нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог.
Я не знал, как любить Россию,
А Россия есть рос и ты.
Подобные лингвистические шарады в его стихах у меня вызывали жуткий восторг.
И от его исполнения... Мураши по коже. Особенно на виниле когда запись... Эх, живьем бы такое услышать. Кто слышал, рассказывали о некоем
трансе, в который входила аудитория.
Я был потрясен, когда наконец осознал причину его смерти. Он писал стихи три года своей жизни. А потом резко куда-то все ушло. Он не смог больше ничего написать. И от этого умер. Потому что Поэт, он для этого родился.
Светлая память.
Для меня русская поэзия окончательно умерла со смертью Летова. С его уходом окончательно ушла та эпоха.
Поэты живут.И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у них на уме - у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам, - все по
местам,
Дай бог им пройти семь кругов беспокойного лада
По чистым листам, где до времени - все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы,
Подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта!
И за семерых
отмеряет. И режет. Эх раз, еще раз!
Как вольно им петь и дышать полной грудью на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы
чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним бог на порог, но они, верно, имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им : - не надо!
Ведь бог...Он не врет, разбивая
свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного звонкого лада.
Глядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы, но, однако, легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
А что же там было в пути? Метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты
поэт...Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, кто пели не так, как умели,
Нo тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять для того, чтоб вернуться к Пилату,
Поэта не взять все одно ни
тюрьмой, ни сумой,
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада.
Поэты идут...И уходят от нас на восьмой ! (с)
Сядем рядом, ляжем ближе,
Да прижмемся белыми заплатами к дырявому мешку
Строгим ладом — тише, тише
Мы переберем все струны да по зернышку
Перегудом, перебором
Да я за разговорами не разберусь, где Русь, где грусть
Нас забудут, да не скоро
А когда
забудут, я опять вернусь
Будет время, я напомню,
Как все было скроено, да все опять перекрою.
Только верь мне, только пой мне,
Только пой мне, милая, — я подпою
Нить, как волос. Жить, как колос.
Размолотит колос в дух и прах один цепной удар
Да
я все знаю. Дай мне голос —
И я любой удар приму, как твой великий дар
Тот, кто рубит сам дорогу —
Не кузнец, не плотник ты, да все одно — поэт.
Тот, кто любит, да не к сроку —
Тот, кто исповедует, да сам того не ведает
Но я в ударе. Жмут ладони
Все хлопочут бедные, да где ж им удержать зерно в горстях.
На гитаре, на гармони,
На полене сучьем, на своих костях
Злом да лаской, да грехами
Растяни меня ты, растяни, как буйные меха!
Пропадаю с потрохами,
А куда мне, к лешему, потроха...
Но завтра — утро. Все сначала...
Заплетать на тонких пяльцах недотрогу-нить
Чтоб кому-то, кому-то полегчало,
Да разреши, пожалуй, я сумел бы все на пальцах объяснить
Тем, кто мукой — да не мукою —
Все приметы засыпает, засыпает на ходу
Слезы с луком.
Ведь подать рукою
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду.
Ту, что рядом, ту, что выше,
Чем на колокольне звонкой звон, да где он — все темно.
Ясным взглядом — ближе, ближе...
Глянь в окно — да вот оно рассыпано, твое зерно.
Выше окон, выше
крыши
Ну, чего ты ждешь? Иди смелей, бери еще, еще!
Что, высоко? Ближе, ближе.
Ну вот еще теплей... Ты чувствуешь, как горячо?
Как ветра осенние подметали плаху
Солнце шло сторонкою да время стороной
И хотел я жить. И умирал да сослепу, со страху
Потому, что я не знал, что ты со мной
Как ветра осенние заметали небо
Плакали, тревожили облака
Я не знал, как жить. Ведь я еще не выпек
хлеба
А на губах не сохла капля молока.
Как ветра осенние да подули ближе
Закружили голову. И ну давай кружить
Ой - й - й да я сумел бы выжить
Если бы не было такой простой работы - жить
Как ветры осенние жали - не жалели рожь
Ведь тебя
посеяли, чтоб ты пригодился
Ведь совсем неважно, от чего ты помрешь
Ведь куда важнее, для чего ты родился
Как ветра осенние уносят мое семя
Листья воскресения да с весточки - весны
Я хочу дожить, хочу увидеть время
Когда эти песни станут не нужны.
Все люди – скромные, хорошие!
Все люди – скромные, хорошие!
Все люди – скромные, хорошие!
Одни немного угандошены
Родник поник, опущен стяг
Не чувствуя сердец, гламурные горошины
Мешаю спать
В перинах бритый пах и
бритый зад
А время рвется - как летели…
Безумной тройкой в дивный сад
А в СМИ о них, «больных», галдели
Да всё по датам круглым: - « какой хороший был и пел и бил в набат!»
Все люди – скромные, хорошие!
Все люди – скромные, хорошие!
Все люди –
скромные, хорошие!
И даже выбор есть – иль в ложь идти
Иль рубкой правды аккорд мастырить брусчаткой в ад
А бубенцы в лицо, звенели
Пощечиной, на тройке, в ряд
Душа прорвется – как летели…
СашБаш. Поэт. Солдат. Штрафбат.
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
