что-то завертелось такое
власть, совесть, деньги, культура
будет ли резонанс
Дмитрий Быков:
Есть на свете территории, кроме поля и подполья. Их и надо осваивать
Меня тоже волнует проблема дозволенного участия в делах государства.
Я отлично знаю, что большинство радикальных оппозиционеров укоряет печатающихся, снимающихся и выступающих сегодня авторов не потому, что эти авторы своей легальностью как бы отмывают нынешний режим, а потому, что сами оппозиционеры не умеют вообще ничего. Ни писать, ни снимать, ни играть. Только
позиционировать себя в качестве белоснежных.
Но Девотченко ведь не из этой категории. Он талантливый артист и первоклассный чтец. И его нежелание участвовать сегодня в официальных мероприятиях — совершенно иной природы. Так что разговор тут необходим, поскольку во время очередной
«оттепели» — думаю, до нее еще лет двадцать, но оптимисты допускают, что вдесятеро меньше, — всех, кто отсюда не уехал и не ушел в подполье, обязательно спросят: как же так?! Многие, собственно, уже и спрашивают. Дилемма, собственно, проста: следует ли, находясь внутри России и пытаясь
интегрироваться в официальную культуру, делать жизнь более приемлемой для тех, кто еще смотрит, читает и вообще соображает, — или бойкотировать этот самый официоз, потому что в лучшем случае мы служим позолотой на пилюле, а в худшем — витриной для заграницы?
Мой жизненный опыт помогает,
казалось бы, ответить на этот вопрос вполне однозначно: я рос не в диссидентской семье, круг моего чтения составляла обычная советская литература, из которой я, однако, отобрал то, что было действительно хорошо и существовало на птичьих правах. Писателями моего детства были Александр Шаров (друг
Платонова, Гроссмана, Чичибабина, Галича), Сусанна Георгиевская (подруга Лидии Чуковской, покончившая с собой в приступе острой депрессии в начале 70-х), Александра Бруштейн (активно выступавшая против черносотенцев и поддерживавшая Фриду Вигдорову), Стругацкие (почти вытесненные из литературы в
70-е) и Юлий Михайлов, чьи песни из фильмов я знал наизусть, но понятия не имел, что это мамин одногруппник Ким. Ну Окуджава, Вознесенский, Мориц, Евтушенко, впоследствии Новелла Матвеева — это уж само собой.
Все эти люди существовали тут вопреки режиму и порядочно от него натерпелись.
И если бы в один прекрасный день все они уехали, я бы сейчас эту статью не писал и вообще, боюсь, ничего не писал бы. Так что на первый взгляд все очевидно: сотрудничать, интегрироваться, вписываться — лишь бы один хороший книжный ребенок успел что-то от нас услышать и передать эстафету дальше.
Иначе нас ждет полное средневековье. Государство, во всяком случае, к этому стремится, и платная средняя школа подводит к этому вплотную.
Нюанс тут только один. Дмитрий Губин явно лукавит, утверждая, что СССР рухнул благодаря тогдашней «Литгазете», клубам «Что? Где? Когда?» и КВН. Я
считаю, что и диссидентское движение сыграло в обрушении СССР роль пренебрежимо малую и пострадало от этого самого обрушения куда больше, чем СССР. Потому что от СССР хоть что-то осталось, а диссиденты оказались вовсе никому не нужны и вскоре исчезли как класс. Диссиденты, хорошие писатели, умные
телепрограммы сыграли в обрушении Советского Союза не большую роль, чем птичка, поющая о весне в разгар декабря: март приходит без всякого птичкиного участия. Советский Союз рухнул по простым физическим законам, циклическим, природным, и похоронил под собой прежде всего именно птичку: зимой она была
хоть зачем-то нужна, а в новом мире даром не понадобилась.
СССР был богатой и сложной системой, в которой уживалось много всего, а постсоветская Россия, как всякая послереволюционная действительность, — система слабая, бледная, плоская и простая. И никакой тебе сложности. Так что
терпеть инакомыслие или инакочувствование — что является первым признаком сложной системы — здесь никто не собирался: ни в 90-е, когда хозяевами дискурса были либералы, ни в нулевые, силовые. Тоталитарность сознания отечественных либералов общеизвестна, но тут вот какой парадокс: с путинской эпохой
они, в общем, ладят, ненавидя СССР куда больше, чем современную Россию. Скажем, на круглом столе ЖЗЛ на последней Петербургской книжной ярмарке объектом бешеной атаки хорошо подготовившихся либералов во главе с Ю. Рыбаковым стала книга в серии ЖЗЛ о Сталине, тогда как книга о Путине (в серии
«Биография продолжается») никаких нареканий не вызвала. А написал ее, между прочим, бывший узник психушки, историк-диссидент Рой Медведев.
Попробуйте при современном инакомыслящем сказать доброе слово об СССР — например, заявить, что в 70-е годы Россия была лучше, чем в нулевые, — и вы
немедленно огребете по полной. Это не конфликт убеждений, поскольку большая часть идеологий для того и создана, чтобы дурные люди могли ими прикрываться. Это онтологический конфликт сложности и простоты. Между тем Советский Союз, хорош он был или плох, был настолько же сложнее, богаче, напряженнее,
интеллектуально насыщеннее России 90-х или нулевых, насколько Россия Серебряного века — пошлого, растленного, развратного и коррумпированного — была богаче, сложнее и интереснее России 20—30-х годов. Хотя бы потому, что в царской России могла существовать борьба идей, а в СССР 20—30-х годов она
имела форму преимущественно организационную либо расстрельную. Точно так же в сегодняшней России немыслимо и подумать, чтобы государственная идеология терпела в своем поле что-либо талантливое и нестандартное: просто вместо цензуры идеологической у нее теперь в руках страшное слово «формат», о
тоталитарной сущности которого недавно писал А. Жолковский, и добавить к этому нечего.
Грубо говоря, сотрудничать с советской властью без ущерба для репутации можно было, поскольку советская власть: а) умирала, б) была сложнее и неоднозначнее сегодняшней России и в) не сводилась к
распилу и угнетению уставного капитала России, а иногда еще и как-то заботилась о ее развитии, просвещении, даже и конкурентоспособности. Ей важно было не только держать Россию в узде, но и не давать окончательно выродиться. Советская власть была уродливым, страшным, но прямым продолжением русской
истории. То же, что настало после советской власти, к русской истории не имеет уже никакого отношения. Старость — плохое продолжение жизни, но смерть — не жизнь, это нечто принципиально иное. Это точно почувствовал Пелевин, заметив, что вишневый сад выжил в морозах Колымы, но увял в безвоздушном
пространстве.
Так что относительно возможности сотрудничать без ущерба для репутации с тем или иным сегодняшним государственным институтом я сильно сомневаюсь. Эти возможности были, но убывают с каждым днем. Ситуация, мягко говоря, не улучшается, границы обозначаются яснее. Можно
оставаться порядочным человеком, появляясь на телевидении или в крупной федеральной газете? Можно. Долго ли это продлится? Не знаю. Думаю, что до 2012 года.
И потому надо сегодня заботиться не о том, чтобы отогреть и продышать пространство для жизни на федеральном канале, в официальной
культуре и т.д., — а о том, чтобы, пока это возможно, создать альтернативные площадки. Как пытается сегодняшний Союз кинематографистов отколоться от своего лидера, скомпрометировавшего себя не только политически, но и творчески.
Пока эти альтернативные площадки еще возможны.
Сконцентрировавшись на предельной централизации и задавив всякие попытки вяканья в поле официальной культуры, — власть не может дотянуться до маргинальных, удаленных от нее СМИ: это закон рычага. Либо относительно слабое давление по всей территории, либо бешеный нажим в центре и утрата контроля над
периферией. Мне кажется, что поиск любой альтернативы сегодня лучше, чем борьба за рычаги в центре. Думаю, что и стратегия борьбы за власть должна заключаться в поиске альтернатив, а не в форсировании противостояний, — но эта тема может нас далеко завести. Я говорю лишь о попытке снять противоречие:
легальное существование в поле власти или уход в подполье. Есть на свете территории, кроме поля и подполья. Их и надо осваивать.
А от сотрудничества с вертикалью в любых формах — даже с благородным аргументом «Если уйду я, придут совсем звери» — надо постепенно отходить. Потому что это
вам не 70-е, где можно и себя соблюсти, и читателя приобрести. Это принципиально новое состояние России, где быть на стороне власти в любом случае неприлично, но не заказано поискать третий, пятый и двадцать девятый путь."(новая газета)
******
"Кому не подавать руки"
Дмитрий Губин: Нужно обозначать для себя границы допустимого компромисса
Недавно актер Алексей Девотченко объявил меня руконеподаваемым человеком. Не то чтобы персонально мне влепил оплеуху, но по смыслу выходит именно так. Приходится разбираться.
Утверждение Девотченко (разделяемое многими, в том числе и мной) таково: нас не устраивает сегодняшняя Россия. Здесь правит не закон, а должность или кошелек, здесь не добиться справедливости, здесь унижена правда. Девотченко это называет «преступным, глубоко порочным и циничным режимом,
установившимся в нашей стране 10 лет назад». (Тут я не согласен. Я считаю, что режиму лет 1000.) Вопрос Девотченко таков: «А мы-то что можем сделать?.. Выйти на улицу, что ли?» А уточнение следующее: «Что могут делать люди, связавшие свои судьбы с искусством и культурой?»
То есть,
говоря математическим языком, актер Девотченко создал систему уравнений с несколькими неизвестными для близкого ему (и мне) социального круга и, надо отдать должное, предложил решение.
Вот оно. Не участвовать в съемках шовинистских и просталинских программ; не участвовать в озвучке
агиток власти; не участвовать в корпоративах «таких монстров, как ФСБ, МВД, ЛУКОЙЛ, «Газпром» и т.д.», «не давать интервью путинско-медведевским печатным СМИ», «не принимать участия в передачах лживых и тенденциозных телеканалов — Первого, «России», НТВ, ТВЦ».
Всего у Девотченко восемь
позиций, начинающихся с «не», подробности — на aldevot.livejournal.com.
В своем манифесте Девотченко заявляет, что от выполнения восьми «не» никто не умрет с голоду, что заработать «люди культуры и искусства» могут и другим (честным) способом, но что вот деньги, полученные хотя бы от
перечисленных телеканалов, (цитирую) «пахнут нечистотами тюремных камер, смрадом неухоженных больниц и приютов для бездомных, прогорклым дымом сгоревших памятников архитектуры… И пОтом омоновских сапог...»
После чего, собственно, мои друзья и стали интересоваться, как я себя чувствую в
качестве руконеподаваемого человека, от которого несет дымом пепелищ и омоновскими сапогами. Ведь я веду несколько телепрограмм, причем одна, «Временно доступен», выходит как раз на ТВЦ, а другая, «Большая семья», выходила на «России».
Тут я мог бы, конечно, снисходительно похлопать по
плечу Алексея Девотченко. Дело в том, что я программы свои записываю на телекомпании АТВ — той самой, на которой делалось «Времечко». В этих программах я ни разу против убеждений не шел, напротив: пытал Александра Гордона, на кой черт он подписал письмо против Ходорковского, а Михаила Боярского —
отчего он поддерживает газоскреб в Петербурге. Так что я отвечаю за вдохновение, а уж кому АТВ рукопись продаст — тут отстаньте вы от Пушкина и от меня.
И вообще, в отличие от актера Девотченко, я не снимался в сериале про ментов, идея которого сводится к тому, что на ментах держится
Россия (в то время как мой опыт убеждает меня, что на ментах держится начальство).
Однако отвечать подобным образом мне не хочется. Потому что Алексей Девотченко, если судить по гамбургскому счету, прав.
Наша сегодняшняя страна, которая нас так пугает, которая так
несправедлива и в которой нам не слишком уютно жить, создана нашими общими усилиями и мелкими предательствами. Предательствами не ради жизненно потребных денег, а ради денег дополнительных, которые, нам мнилось, смогут обеспечить отдельно взятый комфорт — но которые оказались потрачены зря, потому
что невозможен персональный комфорт среди общего дискомфорта.
То есть мы можем себя утешать тем, что сами по себе мы профессионалы высокой пробы, к которым не может быть никаких претензий, — но все равно чувствуем себя, как машинистка из полицейского участка, которая тоже вот печатала
быстро, без ошибок, — однако ж расстрельные списки партизан.
И уж если по гамбургскому счету, — а его Девотченко нам предлагает, — то в сегодняшней России вообще нельзя жить, из нее надо или бежать, или идти ради истины на муки, как шли сотни.
Однако большинство, как мне
кажется (и я среди них), покамест не готово отъезжать ни в Лондон, ни в Краснокаменск. Не только по причине внутренней слабости. А потому, что Алексей Девотченко в призыве тотального отказа от участия хоть в чем-то, имеющем отношение к власти, невольно исходит из довольно популярной теории
оккупированной страны. Суть в том, что власть в России захвачена оккупантами, с которыми не может быть никакого сотрудничества как минимум и должна быть война как максимум.
О ментальности «оккупированной страны» говорил в начале 2008 года Михаил Ходорковский, о бесконечной самооккупации
России написан еще в 2006-м Дмитрием Быковым роман «ЖД».
Однако эта теория ужасающе безысходна, поскольку не позволяет ничего менять и не позволяет ни на что надеяться. Более того, она представляет «власть» как некую единую, монолитную, чуждую силу.
Между тем я в свое время
жил в одной довольно преступной, изрядно порочной и весьма двулично-циничной стране. Называлась страна СССР. И, как я теперь понимаю, рухнул СССР не потому, что его подточили западные голоса или мученики ГУЛАГа: большинство о них и знать не знало, и воздействовали эти голоса и мученики лишь на
сознание кучки людей, бывших, условно, тогдашней «культурной элитой». Но вот эти люди из тогдашней «Литературной газеты», тогдашней «Комсомолки» или тогдашних «Известий» (и даже из советского телевидения, по которому шли КВН, «Что? Где? Когда?» или «Клуб кинопутешественников»; и даже люди из
советского кинематографа, не говоря уж про театр; и даже из Института марксизма-ленинизма, не говоря уж про Академию наук) воздействовали и влияли весьма ощутимо на все остальное общество. Потому что советские газеты не были монолитны. И не было монолитно телевидение. И Госкино с Минкультом. И даже
ЦК КПСС вместе с Политбюро, как мы теперь знаем, не были монолитными. Поэтому и случилась перестройка, чему я несказанно рад, хотя и ужасно разочарован тем, что в результате перестройки построили.
И мне теперь, что — надежду вторично терять?
Или, ладно, надежду я еще готов
потерять, а вот отношения с людьми — как мне их рвать по-живому? Вон, на Первом канале ведет свою знаменитую программу о здоровье Елена Малышева, которую я нежнейше люблю, — мне как теперь, плюнуть в нее из-за того, что она на Первом? Или в Сашу Половцева, который стал другом семьи еще до того, как
сыграл майора Соловца в «Ментах», — мне как, тоже плюнуть? Или Андрей Бильжо в «Известиях» — мне что, и ему руки не подавать, хотя «Известия» я давно в руки не беру, а если и беру, то затем мою руки с мылом?
Такое руконеподавание есть, с учетом размеров страны, поступок совершенно
детский — то есть в нем больше обиды, чем ответственности.
Да, сегодня во всем и всюду — от политики до экономики — больше мерзкого и несправедливого, чем уважительного и разумного. Да, силовые структуры охраняют не народ, а власть. Да, информационная машина во многом перестроена в
пропагандистскую. Но это не значит, что у тебя на рычаги этой машины нет прав.
То есть нельзя делать вид, что у тебя нет конфликта интересов с машинистом (он есть), нужно обозначать для себя границы допустимого компромисса, нельзя ни за какие деньги эти границы переходить (а будут
заставлять!) — и нужно быть готовым к тому, что в результате на время останешься безработным.
И меня, в отличие от Девотченко, пугает не столько добровольное участие в работе госмашины, сколько добровольная самоцензура, самооскопление, основанное на ложном априорном представлении, что
«иначе никак».
Блистательный журналист времен СССР Валерий Аграновский — автор «Остановите Малахова!» — учил меня в 1980-х так: «Не режьте себя, Димочка, сами — предоставьте это им. Если они у вас кусок вырежут, куска не будет, но останется чистая совесть. А если вы сами себя порежете,
не останется ни текста, ни совести. А потом, может, и не вырежут — может, там один клан пойдет войной на другой, и вы в эту щель проскочите».
Мне эта формула кажется более разумной, чем формула полного неучастия в работе системы. В смысле — более эффективной. Для меня водоразделом
является то, идет ли человек в своей профессиональной деятельности ради денег против своей совести — а не то, где именно он этой деятельностью занимается. Иначе булгаковскому Максудову тоже придется поставить в вину сотрудничество с «Вестником пароходства», ибо пароходство наверняка было то самое,
что обеспечило пароход для высылки из страны интеллектуалов в 1922-м — всех тех, кого, по определению Троцкого, «расстрелять не было повода, а терпеть было невозможно».
Чья формула поведения — моя или Девотченко — окажется вернее, покажет не просто время, а ближайшее время. Границы
между «мы» и «они», рукоподатными и руконеподатными, устанавливаются и отвердевают на наших глазах.
Если прав я — то мне (вместе с Девотченко) предстоит пережить вторую перестройку.
А если Девотченко — то ему (вместе со мной) придется спуститься по сходням на пароход.
Переменушка! :ultra:
Можно,
Ведь можно же было разделить текст на две части?! :ultra::-)
Цитата: От пользователя: Безрюмки-Встужева
альтернативные площадки
Мне кажется, что клио - именно это и есть. :-)
Цитата: От пользователя: Безрюмки-Встужева
Союз кинематографистов отколоться от своего лидера, скомпрометировавшего себя не только политически, но и творчески.
Мне кажется, что и проблема Кэпа даже у нас была аналогичной, только наоборот. Не смог он без потерь где-то "там"
существовать здесь.
Пришлося уйти.
Мне лично жаль.
Сейчас вынужден обретаться где попало. 8(
Если попадаешь в совершенно чуждую среду, единственный способ физически и морально выжить (чтобы не съели, но и себя не презирать) - это методичное, последовательное обращение "дикарей"...
проповеди делом...
ИМХО
интересное все же выражение - на злобу дня, не на добру дня
Цитата: От пользователя: Шесть утра
Не бесспорно, но
с этим бы поспорили?
Цитата: От пользователя:
СССР был богатой и сложной системой, в которой уживалось много всего, а постсоветская Россия, как всякая послереволюционная действительность, — система слабая, бледная, плоская и простая. И никакой тебе сложности. Так что терпеть инакомыслие или
инакочувствование — что является первым признаком сложной системы — здесь никто не собирался: ни в 90-е, когда хозяевами дискурса были либералы, ни в нулевые, силовые.
Цитата: От пользователя:
Попробуйте при современном инакомыслящем сказать доброе слово об СССР —
например, заявить, что в 70-е годы Россия была лучше, чем в нулевые, — и вы немедленно огребете по полной. Это не конфликт убеждений, поскольку большая часть идеологий для того и создана, чтобы дурные люди могли ими прикрываться. Это онтологический конфликт сложности и простоты. Между тем Советский
Союз, хорош он был или плох, был настолько же сложнее, богаче, напряженнее, интеллектуально насыщеннее России 90-х или нулевых, насколько Россия Серебряного века — пошлого, растленного, развратного и коррумпированного — была богаче, сложнее и интереснее России 20—30-х годов. Хотя бы потому, что в
царской России могла существовать борьба идей, а в СССР 20—30-х годов она имела форму преимущественно организационную либо расстрельную. Точно так же в сегодняшней России немыслимо и подумать, чтобы государственная идеология терпела в своем поле что-либо талантливое и нестандартное: просто вместо
цензуры идеологической у нее теперь в руках страшное слово «формат», о тоталитарной сущности которого недавно писал А. Жолковский, и добавить к этому нечего.
Всего у Девотченко восемь позиций, начинающихся с «не», подробности — на aldevot.livejournal.com.
Хм... Я понимаю, сам такой, четче представляю, что не следует делать, чем представляю что именно и как. Глупо конечно ждать готовых
рецептов, в этом. но все равно хотелось бы услышать версии. Чтобы выработать свое.
А глухая, безинициативная оборона приводит лишь поражению.
Цитата: От пользователя: Безрюмки-Встужева
Блистательный журналист времен СССР Валерий Аграновский — автор «Остановите Малахова!»
— учил меня в 1980-х так: «Не режьте себя, Димочка, сами — предоставьте это им. Если они у вас кусок вырежут, куска не будет, но останется чистая совесть. А если вы сами себя порежете, не останется ни текста, ни совести. А потом, может, и не вырежут — может, там один клан пойдет войной на другой, и
вы в эту щель проскочите».
Когда дерутся два тигра, китаец, сидящий над ними на дереве - не выигрывает. Он либо приз для победителя, либо обед на двоих.
Пиар, который не воспринимается аудиторией - не пиар.
почему не воспринимается
четко многими различался пиар, Зося так вообще его издаля и наскрозь, профессионала этого видела
если говорить собственно о пиаре, то аудитория
предполагается усредненная, тут же не совсем так, есть и сами с усами
Цитата: От пользователя: TERMINADOR
Профессионал, сбежавший в кусты?
почему в кусты, на свою территрию
и может расчет был, что народ туда же
Цитата: От пользователя: TERMINADOR
Странно. Не стыкуется.
с этими пиарами у меня уже мания, что и Вы подпиариваете в ту сторону
- москфа наскфозь кафно, оне напрочь все пере...блись промеж себя, перераспелились за счот бюджета, все их руки - вымараны.....
- бык молорик - хоть и выстрадаиваит по-руске то, что на столе цру и амеркафедрах - менемум 40 лет назат зафексировали - позиция
русинтелегенции более чем странна..... при всей социально-экономической люмпенизированности ея, минимальная воля ея в своей профдеятельности, за котору кстате и зп и пр. оне получают от государства - быть интеллектуальной опорой власти надо им быть, для реформации..... но они это не делают....
- как премер ургу - ф-т полетелогии, да и прочеи гумф-ты - посмотрите на сайте - нет контента по актуальным вопросам развития системы, а на ф-те политологии - самом центре проблем россии - вооще контента нету :ultra:
вывот: прафесура руская как и в начале 20-века -
продажна и некомпетентна - т.к. безынициативна.... завалем леберастов - надо им условея создать - чтоб наукой как движей силой обчества стале :super:
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
