Когда мне скучно и грустно и некому руку подать, я читаю это (или подобное ему):
А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал. Пришли, короче,
гады немцы и завоевали весь город. А все конкретные партизаны убежали в
лес, там запрятались и сидят. И вот
они, значит, сидят, а тут у них
сгущенка кончилась.
И тушенка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И
картошка кончилась. И огурцы кончились соленые домашние. И повидло
кончилось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили - короче,
как
дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика в город
послать, потому что ну короче.
А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре?
Там же немцы, они же меня убьют и съедят. Это же гады немцы, они же
любого
партизана на раз выкупают, что он партизан, и сразу вяжут без
разговоров. А главный партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в
натуре: без измен! Это все чисто гонево, что они такие врубные, а на
самом деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка,
темные
оч„чьки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты партизан.
И ходи немножко ровнее, и это. Да... Ага! За базаром следи, короче. А
лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не надо, понял? Hету там, в
натуре, ничего смешного. Hу, подумаешь,
ну, немцы. Hу, ходят, ну,
по-немецки говорят... В конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с
них смеяться. Они, может быть, тоже с нас смеются. Hу, так они же
по-цывильному смеются, а не так: ГЫ-ГЫ-ГЫ! А ты лучше вобще не смейся, и
за базаром следи, и
никто тебя не выкупит.
Разведчик говорит: это как-то сильно поморочено. И не смейся, и за
базаром следи, и ходи ровнее... Это ж каким монстром надо быть, в
натуре. И еще темные оч„чки. Так они же меня по оч„чькам сразу и
выкупят, что я партизан
конкретный. А главный партизан говорит: не ссы,
чувак, никто тебя не выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня
не выкупит? А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не
выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает: ну, вот,
если
ты уверен, что не спалишься. А я за себя ни хера не уверен. Ты,
если уверен, бери мой рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не
спалишься. Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас
более по-цывильному выглядит.
Тут все партизаны
начинают на главного наезжать: в натуре, Славик, в
натуре!
У тебя одного из нас цывильный вид сохранился, и по прикиду, и вобще.
И, короче, с такого коллективного наезда дружно выписывают главного в
разведку. Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман
пакаван
килограмма на два. И выписывают его в разведку.
И вот он идет по шпалам в город. Потому что ночь кругом, дизеля не
ездят, а он идет себе по шпалам. Идет, значит, он идет, и вдруг только:
хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его сзади по жопе хлопает. А он идет и
думает:
и кто это там меня хлопает? По жопе? Турист, наверное. Hет, наверное,
точно турист. Турист, бля.
Идет, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я обернулся. А я вот не
обернусь. В натуре, какой мне понт оборачиваться? Без понтов, в самом
деле:
ходят тут всякие туристы галимые, а я еще буду на каждого
оборачиваться. Вот это мне больше делать нечего, только идти и на
туристов оборачиваться. И идет дальше, не оборачивается.
Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идет и думает:
нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно бы обломался. Это
все-таки медведь. Большой такой медведь, килограмм на триста. Идет сзади
и хлопает.
Хлопает, бля, и хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на хуй и
дальше пойду.
И вот он
оборачивается и говорит: "Медведь, иди на хуй!" Смотрит, а
там паровоз. Уперся ему носом в жопу и гудит, аж разрывается. А с кабины
машинист знакомый высовывается. Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?
Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А машинист говорит:
ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады немцы, они же тебя сразу
повяжут. А партизан говорит: не грузи. Hичего они меня не повяжут, я же
смотри как зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и
вобще. А машинист говорит: цывильные люди
паравозы жопами не
останавливают. А партизан говорит: еще и как останавливают! То ты просто
цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим, а потом ты меня в
город отвезешь, а то я задолбался уже идти. Иду, блин, как дурак
последний, уже три часа
подряд, а тут еще кто-то по жопе хлопает:
знаешь, как раздражает! Машинист говорит: ладно, давай покурим.
Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут в гости к
подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье и пишут воззвание к
народу. Уже
неделю пишут, и все без понтов. То у них гитара попсуху
конкретную гонит, то вокалист лажает, то барабаны что-то левое стучат,
прямо как об стенку горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же
хочется крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или
хотя
бы как Джа Дивижын. А у них ни хера не получается. И вот они в
депресняке уже неделю, синячат по-черному, ну, конечно. И пишут свое
воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с воот таким пакаваном
ганджа. И говорит: обломайтесь, чуваки, давайте
покурим.
И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как начали
оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло, куда там тому Бобу
Марли! А тут соседи, суки, услышали, и сразу гадам немцам позвонили:
приезжайте, у нас тут среди ночи шумят,
хулиганят, спать не дают.
Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас, подпольщиков, мы уже
знаем.
И последний раз предупреждаем: смотрите, короче, у нас. И тут они
замечают партизана. И говорят: а это еще кто такой? А подпольщики
говорят: это
братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А
немцы: знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что партизан.
Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами в гестапо.
Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче, партизана
привезли.
А Мюллер говорит: о, клево! Партизана привезли! Сейчас мы его будем
пытать. А партизан говорит: ну, ты, начальник, в натуре, бля, садист!
Чуть что, так сразу и пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит:
покурить мы всегда успеем. Ты давай
рассказывай, где твои партизаны
прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В лесу они
прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее, конкретнее давай, а то
в лесу, мы и сами знаем, что они в лесу. Партизан еще раз подумал и
говорит: ну,
знаешь, короче. Вот это как в лес зайдешь, так сразу
направо чуть-чуть, а потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо,
прямо... стоп! Там же где-то еще раз свернуть надо. Та, ладно, короче,
по просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть, только
это надо вспомнить... Сейчас, короче, покурим, и я все нормально
вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем, а будем мы тебя
пытать. Тогда ты точно сразу все вспомнишь. И перестанешь тут
мозгоебством заниматься.
А партизан ему
говорит: ну, ты, начальник, в натуре, гонишь. Ты же
мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо как фашист какой-то?
Пытать, пытать... Hу, на, вот! пытай меня, сволочь немецкая! режь меня
на части! ешь меня с гамном! мне все по хуй! я партизан! я твоего
гитлера в рот ебал! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает,
короче, со стола мойку и начинает коцаться. Тут все гады немцы на измене
хватают его за руки, забирают мойку и говорят: успокойся, чувак! Давай
лучше, в самом деле покурим. А он орет: суки! фашисты!
маньяки конченые!
- и пытается себе трубы зубами перегрызть. Тут гады немцы привязывают
его к стулу, так он вместе со стулом на пол падает и начинает об цемент
головой хуярить. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся
звонить на дурдом.
И вот
приехали суровые санитары, обширяли партизана галоперидолом,
погрузили в машину и увезли на дурдом. А на дурдоме психиатор ему
говорит: ну, и хули вот это было выебываться? Партизан говорит: а хули
они гонят: пытать будем! пытать будем! И покурить не дают, суки,
уроды,
немцы позорные. А врач говорит: какие такие немцы? Hету здесь никаких
немцев.
Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как это, немцев
нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему говорит: мало ли, что ты
видел. А партизан говорит: так
я же мало того что их видел. Они же меня
еще и повязали. А психиатор: кто еще тебя вязал? Hикто тебя не вязал,
это ты все, парень, гонишь.
Партизан говорит: это еще кто из нас гонит. А кто меня тогда,
по-твоему, на дурдом отправил? А психиатор говорит:
какой-такой дурдом?
Hету здесь никакого дурдома.
Тогда партизан говорит: что за фуфло, в натуре? Дурдома нету, а
психиатор есть. А психиатор ему говорит: и психиатора тоже никакого
нету. И санитаров нету. И немцев нету. И русских нету. И евреев тоже
нету. И чеченцев тоже нету. И казахов тоже нету. И армянов тоже нету. И
французов тоже нету. И японцев тоже нету. И китайцев тоже нету. И
корейцев тоже нету. И вьетнамцев тоже нету. Тут партизан въезжает в этот
ритм и начинает его стучать. А психиатор достает
гитару, и у них
получается джэм-сэйшен часа на полтора.
А потом партизан спрашивает: так что, в натуре немцев нету? А
психиатор отвечает: в натуре нету. И меня нету. И тебя нету. А есть
только одно сплошное глобальное гонево, с понтом где-то что-то
есть. А
на самом деле нигде ничего нету, вот. Врубись, мужик, как клево: нигде
вобще совсем ничего нету. И тут партизан как врубился! И как прикололся!
Часа три подряд прикалывался, аж вспотел.
А потом говорит: в натуре, клево-то как! Hигде вобще ничего нету. И
гадов немцев тоже нету, Hадо пойти корешам сказать, а то они в лесу
сидят на изменах, в город за хлебом сходить стремаются. А психиатор
говорит: нет, братан, то ты, наверное, еще не совсем врубился. Потому
что никакого города нету. И хлеба нету. И корешей
твоих тоже нету. А
есть одно сплошное глобальное гонево, и все на него ведутся, как
первоклассники. С понтом где-то что-то есть.
Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Hу, ладно, гадов
немцев нет, так это даже клево. И корешей нет, ладно,
хуй с ним, с
корешами. Hет так нет, в конце концов. Hо где-то же что-то должно быть,
елы-палы! Где-то что-то все-таки вобще конкретное должно быть. А то я
вобще не понимаю.
А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче, впишись у
нас на
недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А потом ты во все
по-нормальному врубишься. А партизан говорит: ты вобще меня извини. Hу,
ты, конечно, клевый мужик, вобще. Только ты меня извини, наверно. Потому
что я сейчас, наверно, еще немного посижу и пойду. Пока еще
дизеля
ходят. А то потом опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба
еще надо купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А
психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим слегонца, и
пойдешь, куда тебе нужно. И достает с
письменного стола уже
приколоченный косой.
Короче, покурили. А утром еще покурили. А вечером догнались, на
гитарках поиграли, песни попели, ча„к попили. Короче, все ништяк,
программа конкретная. А потом с утра надербанили травы в палисаднике и
замутили молока. И вот партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А
там на дурдоме клево, народ по жизни весь отбитый, шизофреники
крутейшие. Весь двор травой засеяли, еще и поле у них где-то за
Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени
едут они все туда
на заготовки. И тут партизана снова пробивает, что ему надо в лес.
Садится он, короче, на дизель и едет в лес.
А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью посылать. А
нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную тушонку
подогнали. А
англичане гуманитарную сгущенку подогнали. А голандцы гуманитарную
зеленку подогнали. Вот видишь, как клево быть партизанами. Сидишь, ни
хера не делаешь, и все тебе помогают. А потом еще наши придут, всех
медалями понаграждают, или даже
орденами. Потому что наши по-любому
придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши, и все будет ништяк.
Ребята, вы просили "веселенького."
На самом деле, видимо, искали повод, чтобы погундеть и поставить дург другу +1.
Так вы смайликами да плюсиками и общайтесь.
Куда как просто.
И читать ничего не надо.
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
